СОЦИАЛЬНАЯ ЭКСКЛЮЗИЯ В ТРАНСГРАНИЧНОМ КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ Черданцева И.В., Тузова А.А., Хорошавин А.Е., Осипов С.С.

УДК 316.6
ББК 87.6

СОЦИАЛЬНАЯ ЭКСКЛЮЗИЯ В ТРАНСГРАНИЧНОМ КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ

Черданцева И.В., Тузова А.А., Хорошавин А.Е., Осипов С.С.

Федеральное государственное бюджетное учреждение высшего образования «Алтайский государственный университет»

Адрес: 656049. г. Барнаул, пр. Ленина, 61а

Заведующий кафедрой философии и политологии

Магистрант II  курса по направлению «Философия»

Студент 4 курса по направлению «Философия»

Магистрант II курса по направлению «Философия»

Аннотация. В статье исследуются особенности  социальной эксклюзии в трансграничных регионах, детерминированность социальной эксклюзии процессами идентификации и самоидентификации индивидов, культурно-этническими, экономическими, религиозными факторами и обстоятельствами. Трансграничные регионы рассматриваются в контексте исследования в качестве социокультурного пространства, онтологически определенного поверх границ взаимодействующих культур и стран, дифференцированных по экономическим, социальным, демографическим и иным показателям. Взаимодействие культур анализируется в контексте проблем культурной идентификации, осмысления индивидами границ собственного социокультурного пространства, а также с позиций необходимости реализации инклюзивной социальной политики в трансграничных регионах для обеспечения их устойчивого развития.  В качестве решения обозначенных предлагается формирование нацеленности государственных институтов на социальные изменения и инновационную политику, готовность к диалогу и реализации сбалансированной социальной политики, учитывающей интересы всех групп населения.

Ключевые слова: социальная эксклюзия, взаимодействие культур, культурная идентификация, развитие трансграничных регионов, региональная философия.

SOCIAL EXCLUSION IN CROSS-BORDER CULTURAL SPACE: A PHILOSOPHICAL PERSPECTIVE

Cherdanceva I.V., Tuzova A.A., Khoroshavin A.E., Osipov S.S.

The Altay State University. 656049, Russia, Barnaul, 61A Lenin Avenue

Abstract. The article investigates the peculiarities of social exclusion in the transboundary regions, the determinacy of social exclusion by the processes of identification and self-identification of individuals, cultural, ethnic, economic, religious factors and circumstances. In the context of the study cross-border regions are considered as a socio-cultural space, ontologically defined over the borders of interacting cultures and countries, differentiated by economic, social, demographic and other indicators. The interaction of cultures is analysed in the context of the problems of cultural identification, understanding of the borders of their own socio-cultural space by individuals, as well as the need to implement inclusive social policy in cross-border regions to ensure their sustainable development. The formation of state institutions' focus on social change and innovative policies, readiness for dialogue and implementation of a balanced social policy that takes into account the interests of all groups of the population are proposed as a solution to the identified problems.

Keywords: social exclusion, interaction of cultures, cultural identification, development of cross-border regions, regional philosophy.

В рамках современной трансформации межгосударственных отношений получила широкое распространение новая тенденция взаимоотношений государств – трансграничное взаимодействие. При этом в трансграничное взаимодействие достаточно часто включаются страны, принадлежащие к разным цивилизационным типам, существенно отличающиеся по экономическим, социальным или демографическим показателям, что, в свою очередь, порождает определенные сложности в этом взаимодействии. Вместе с тем в результате указанного взаимодействия интенсивно формируются трансграничные регионы как пространственные организации, характеризующиеся определенными политическими, экономическими, культурными, социально-философскими особенностями, при этом характер взаимодействия во многом детерминируется социокультурной устойчивостью включенных в него регионов.

Большинство исследователей определяют трансграничный регион как особое  пространство, формирующееся в ходе сотрудничества административно-территориальных и муниципальных образований соседних государств или, в случае социально-культурных регионов, включающее близкие по ключевым параметрам приграничные регионы соседних стран. В основе формирования трансграничных регионов лежит стремление приграничных территорий к достижению стратегического партнерства, в результате чего может формироваться уровень интеграции внутри трансграничного региона, существенно превосходящий его интеграцию с другими регионами внутри государств, к которым принадлежат составляющие территории. При этом территории, являющиеся частями различных государств, позиционируют себя как единое целое, обладающее общей идентичностью и направленное на скоординированное решение проблем и достижение целей, сформулированных регионами-участниками.

Трансграничный регион представляет собой не только пространство в его физическом понимании, но и своего рода социальное образование, сформированное на основе определенных соглашений. Создание трансграничного региона может опираться на культурные или этнические  связи пограничных территорий, сходный историко-культурный ландшафт или общность политических, социально-экономических и иных интересов, при этом наиболее консолидированные трансграничные регионы формируются в ситуации сочетания всех вышеперечисленных факторов. Характер и устойчивость связей между соседними территориями определяются степенью проницаемости границы, выполняющей преимущественно барьерные или, напротив, контактные функции.

Происходящие в современном мире события представлены двумя разнонаправленными процессами, в ходе которых стремлению отдельных стран к формированию глобального социокультурного пространства противопоставляется актуализация региональных и локальных особенностей. «Столкновение цивилизаций», упорное сохранение региональной идентичности, эскалация разнообразных конфликтов, трансформация политических структур свидетельствуют прежде всего о том, что формирование единого политического, экономического, информационного пространства испытывает существенные затруднения, поскольку данный процесс выстраивается на социокультурной основе.

Любой регион представляет собой систему, функции которой осуществляются посредством протекания разнообразных процессов, осуществляемых социальными структурами (социальными институтами, организациями и др.). Совокупность функций, социальных структур и процессов формирует региональное социокультурное пространство в неразрывной связи социальности и культуры в единстве этих компонентов.

Социокультурное пространство является антропологическим пространством, поскольку является способом существования человека в обществе и культуре, эксплицируя при этом неразрывную связь личности, культуры, общества как неразрывных частей. Включенный в социокультурное пространство человек интериоризует его ценности, социальные нормы, традиции, а границы пространства могут быть обнаружены им исключительно в сравнении и (или) при столкновении с иными пространствами, когда актуализируется собственная культура и идентичность, более отчетливо переживаются социокультурные особенности той или иной общности.

 При этом социокультурное пространство обладает нестабильной границей, что определяет такое его свойство, как динамичность, отчетливо проявляющуюся в современных условиях глобализации. Существенной характеристикой социокультурного пространства является его многомерность, обусловленная возможностью существования в одном пространстве взаимодействующих пространств нескольких культур и социокультурных пространств отдельных территорий. Социокультурное пространство является аксиологически детерминированным и структурированным. Ценности формируют идентичность человека, выступая при этом фактором консолидации соответствующей социокультурной общности, когда определенная группа людей осознает свою принадлежность к данному социокультурному пространству.

Изменения,  детерминированные процессами глобализации и регионализации, вызывают, в свою очередь, возникновение и усиление интеграционных процессов, участниками которых становятся регионы, получающие в результате возможность выхода на новый уровень своего развития и установления связей с внутренними регионами других стран – трансграничный. Трансграничное взаимодействие в контексте взаимовлияния различных культур приводит к образованию специфического трансграничного социокультурного пространства, или социокультурного трансграничья.

Трансграничное пространство представляет собой социальный конструкт, обозначающий наложения различных социокультурных пространств (внутригосударственных, пространств соседних регионов разных государств), преодолевающее и нивелирующее социокультурные границы; пространство вне привязки к границам. Формирование региона как трансграничного социокультурного пространства, онтологически определенного поверх границ взаимодействующих культур и стран, дифференцированных по экономическим, социальным, демографическим и иным показателям, с необходимостью ведет к трансформации основ жизнедеятельности человека, культурных ценностей, изменению границ пространства его собственной идентификации и социальных отношений.

Соответственно, человек в трансграничном социокультурном пространстве одновременно пребывает во множестве пространств, что с необходимостью ставит перед ним вопрос об определении пространства его собственной идентичности, а также о сохранении  этой идентичности на пересечении нескольких социокультурных пространств, поскольку социокультурное трансграничье является сферой социальных, культурных и социоантропологических изменений. По сути, в рамках трансграничного социокультурного пространства каждый человек с неизбежностью решает две важнейшие проблемы – стремится не утратить свою культурную идентичность, с одной стороны, и в то же время прилагает усилия к   включению в другую.

В условиях культуры трансграничного региона возника­ет особый тип личности, названный Р. Парком «маргинальным человеком», при этом необходимо отметить, что под маргинальностью  в данном случае понимается не негативный социальный процесс, завершающий нисходящую социальную мобильность, а процесс нахождения субъекта на границе двух различных культур, осознанное одновременное принятие им в той или иной мере ценностей обеих культур. Такое понимание маргинальности связано с процессом миграции, объективно вынуждающей  человека осваивать иные куль­турные ценности, социальные нормы, жизненные стили. Э. Стоунквист назвал маргинального человека Парка «культурным гибридом», который неизбежно оказывается «в маргинальной» ситуа­ции – на краю доминирующей группы, ни­когда их полностью не принимающей, так и группы происхождения, отторгающей их как отступников» [10, с.218].

Социокультурное пространство транс­граничного региона представляет собой область взаимодействия и взаимопроникновения двух культур, в центре которой маргинальный человек, или культурный гибрид, всегда имеет возможность выбора в процессе осуществления им аккультурации в рамках трансграничного региона. Аккультурация предполагает усвоение индивидом или социальной группой новой культуры дополнительно к имеющейся, восприятие одним этносом культуры другого этноса, отличаясь этим от ассимиляции, которая, как правило, предполагает утрату культурной специфичности какой-либо социальной группы.

Маргинальный человек, или культурный гибрид, является, таким образом, продук­том и результатом естественного культурного процесса взаимовлияния и взаимопроникновения культур, обладающим двойственной идентичностью. Идентичность можно определить как осознание человеком своей принадлежности к какой-либо группе, маркирующей его место в социокультурном пространстве. Необходимость в идентичности обусловлена потребностью человека в определенной упорядоченности своей жизнедеятельности, которую ему может обеспечить только сообщество других людей. Добровольная интериоризация господствующих в данном сообществе норм, ценностей, традиций делает человека причастным к соответствующей культуре.

Сущность культурной идентичности, таким образом, заключается в осознанном принятии индивидом соответствующих культурных норм и образцов поведения, ценностных ориентаций и языка, иными словами, в понимании себя с позиций тех характеристик, которые приняты в данном обществе, в самоотождествлении себя с его культурными образцами. При этом человек вправе менять свою идентичность, отождествляя себя с иной культурой или культурной группой, что формирует открытость социальной жизни, выбор жизненного стиля. По сути, культурная идентичность детерминируется  не только внешней необходимостью, но и свободой.

Невозможность либо нежелание по каким-либо причинам интегрировать социальные нормы и ценности в индивидуальную систему ценностей и смыслов приводит к номинальному присутствию человека  в социальной системе, к невозможности сформировать систему идентичностей, и, как следствие, наступлению ситуации социальной эксклюзии.

В широком смысле феномен эксклюзии характеризуется многоплановым и многофакторным механизмом ограничения, присущим всем без исключения обществам, различия заключаются лишь в критериях, по которым те или иные индивиды или социальные группы маркируются в качестве исключенных.

 Социальная эксклюзия в современном обществе рассматривается  в качестве социального феномена, причины которого лежат в принципах функционирования  общества, и охватывает все большее количество граждан. «Турбулентная эволюция», о которой писал Н. Луман, активизирует дуальную категорию инклюзия/эксклюзия, что, по его мнению, является наихудшим сценарием развития общества, поскольку «некоторые люди будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра» [6, с.159].

При этом необходимо отметить, что в классическом, изначально употреблявшемся значении, ситуация социальной эксклюзии близка к ситуации бедности как относительной депривированности, но, как отмечает В.Ф. Бородкин, «понятие «социальная эксклюзия» шире. Строго говоря, социальная эксклюзия может быть связана не только с бедностью, но и культурно-этническими, экономическими, религиозными обстоятельствами» [3, с.5]. Он также настаивает на необходимости различения ситуации и состояние социальной эксклюзии, предлагая понимать под ситуацией социальной эксклюзии – объективированные обстоятельства, при которых люди, оказавшиеся в этих обстоятельствах, не имеют возможности воспользоваться предоставленными им социальными правами, состояние же социальной эксклюзии определяется индивидуальным восприятием ситуации и самоидентификацией [3, с.7]. Иными словами, ситуация социальной эксклюзии подразумевает преимущественно социально незащищенные слои населения, находящиеся на «социальном дне», а в состоянии социальной эксклюзии несоответствие между личностными ценностями и потребностями и социальными целями и нормами может стать причиной невозможности  включения индивида в социальную систему.

На наш взгляд, использование понятия «социальное исключение» заключает в себе определенные потенциальные возможности, детерминированные  возможностью его применения для исследования ситуаций добровольного исключения субъектами себя из социальной реальности, которая не принимается ими в силу существования неразрешимых противоречий между указанной реальностью и их внутренним миром. Бытие индивида в социокультурном пространстве трансграничного региона при неприятии норм и ценностей господствующей культуры является ситуацией разрыва связей между человеком и социальной системой, соответственно, нарушением в конструировании социальной реальности и культурной идентичности, иными словами, состоянием социальной эксклюзии. При этом в трансграничных регионах достаточно остро стоят вопросы национальной, религиозной, в некоторых случаях – гендерной эксклюзии.

Нам представляется обоснованным рассматривать явление социальной эксклюзии  в качестве универсального способа исключения из  социального пространства индивидуальных или групповых социальных субъектов, детерминированного неприятием определенных нормативных предписаний, регулирующих социальные отношения. Социальное исключение может быть полным или частичным, но в любом случае это разрыв социальных связей, за которым следуют кризис личностной идентичности и социальная дисквалификация человека. Исключение человека из активной социальной жизни вызывает в нем отчуждение, которое является причиной многих видов девиантного поведения, ибо неизменно подталкивает человека к поиску замены легитимных форм социального взаимодействия, доступ к которым оказался для него закрытым. Что касается девиантности, то под ней понимается социальное явление, выражающееся в относительно массовых, статистически устойчивых формах человеческой деятельности, не соответствующих официально установленным (право) или же фактически сложившимся (обычаи, традиции, мораль) в данном обществе, культуре, группе нормам и ожиданиям.

Однако необходимо принимать во внимание, что социальная норма выражает исторически сложившиеся в конкретном обществе пределы, меру, интервал допустимого (дозволенного или обязательного) поведения, деятельности индивидов, социальных групп, социальных организаций. В отличие от естественных норм протекания физических и биологических процессов, социальные нормы конструируются как результат отражения (адекватного или искаженного) в сознании и поступках людей закономерностей функционирования общества. Поэтому социальная норма может либо соответствовать законам общественного развития (и тогда она является «естественной»), либо отражать их неполно, неадекватно, являясь продуктом искаженного (идеологизированного, политизированного, мифологизированного, религиозного) отражения объективных закономерностей. И тогда оказывается анормальной сама «норма», «нормальны» же (адаптивны) отклонения от нее.

Принципы функционирования социальной структуры современного общества, предполагают наличие механизма социальной эксклюзии, конструирующейся посредством исключения определенных лиц или социальных групп  из легитимного пространства в случае неприятия нормативных предписаний, регулирующих социальные отношения, безотносительно к ситуации, соответствуют ли социальные нормы законам общественного развития либо являются продуктом искажения объективной закономерности. Человек в социокультурном пространстве  трансграничного общества, отказавшийся от причастности  к составляющим ее культурам, интериоризации составляющих их ценностей и норм, находящийся в социальной системе лишь номинально, находится в ситуации несоответствия его деятельности сложившейся социокультурной нормативности как результату отражения функционирования общества, и подвергается риску быть исключенным из интегрированного социального пространства.

Социальное государство в процессе регламентации социальных отношений посредством проведения инклюзивной социальной политики обеспечивает реализацию социальных прав всех групп населения. Культурное многообразие трансграничных регионов с необходимостью  стимулирует социальные институты к выработке новых практик инклюзии в отношении миг­рантов, представителей разных этнических, религиозных, гендерных, возрастных и иных групп населения. Именно в социальной инклюзии заключает­ся возможность для современного государства проводить политику социальной интеграции в трансграничных регионах, которая, вместе с тем, должна учитывать их возрастающее культурное многообразие.

Понимая под социальной инклюзией «демократическую акцию включения индивида или группы в более широкое сообщество с целью приобщения к опреде­ленном действию или культурному процессу» [10, с. 11], необходимо отметить, что социальная инклюзия представляет собой неизбежный в условиях мультикультурного общества процесс, веду­щий к социальной интеграции, которая превращает всех членов данного социума в лояльных граждан, вне зависимости от их имущественного статуса, этнического происхождения, вероисповедания, политических убеждений, пола, возраста, состояния здоровья.

Соответственно, несмотря на наличие в трансграничных регионах в силу их специфики особых социокультурных, политических и экономических условий, именно в таких регионах существует актуальный запрос на формирование инклюзивной социальной политики, будет закладываться культурный базис социальной инклюзии и социальной интеграции как принципов современного глобального общества. В мультикультурном обществе выявлению и преодолению культурных, идеологических, религиозных, поведенческих и иных основанияй социальной эксклюзии должно уделяться особое внимание при активном участии самих представителей социальных меньшинств. Для того, чтобы научиться видеть в социальной инклюзии безусловное благо, обеспечивающее реализацию преимуществ культурного многообразия и на этом фоне устойчивое развитие трансграничных регионов, необходима нацеленность государственных институтов на социальные изменения и инновационную политику, готовность к диалогу и реализации сбалансированной социальной политики, учитывающей интересы всех групп населения.

Библиографический список

1. Абрахамсон, П. Социальная эксклюзия и бедность. – Общественные науки и современность. – 2001. – №2. – С. 158-166.
2. Антонова, В.К. Концепции социальной инклюзии и эксклюзии в глобальном обществе: дрейф по социальным институтам, акторам и практикам. – Журнал исследований социальной политики. – 2014. – 11 (2). – С. 151-170.
3. Бородкин,  Ф. М. Социальные эксклюзии. – Социологический журнал. – 2000. – №3/4. –  С. 5-17.
4. Емченко, Д.Г. Культурная идентификация человека трансграничного региона. – Вестник Челябинского государственного университета. – 2009. – № 1 (17). – С. 67-69.
5. Емченко, Д.Г. Маргинальный человек в контексте культуры трансграничного региона. – Вестник Челябинского государственного университета. – 2009. – № 11 (149). – С. 47-50.
6. Луман, Н. Эволюция. – М.: Издательство «Логос», 2005. – 421 с.
7. Парк, Р. Культурный конфликт и маргиналь­ный человек. – Общественные науки за рубежом. Социология. – 1998. – № 2. – С. 296.
8. Park, R. E. Race and Culture. – Glencoe: Free press, 1950. – 451 p.
9. Stonequist, E. V. The Marginal man. A Study in personality andculture conflict. – N.Y.: Russel & Russel, 1961. – 393 p.

References

1. Abrahamson, P. Social'naya eksklyuziya i bednost'. [Social exclusion and poverty]. – Obshchestvennye nauki i sovremennost'. – 2001. – №2. – S. 158-166. (In Russian)
2. Antonova, V.K. Koncepcii social'noj inklyuzii i eksklyuzii v global'nom obshchestve: drejf po social'nym institutam, aktoram i praktikam. [Concepts of social inclusion and exclusion in a global society: drift across social institutions, actors and practices]. – Zhurnal issledovanij social'noj politiki. – 2014. – 11 (2). – S. 151-170. (In Russian)
3. Borodkin, F. M. Social'nye eksklyuzii. [Social exclusions]. – Sociologicheskij zhurnal. – 2000. – №3/4. – S. 5-17. (In Russian)
4. Emchenko, D.G. Kul'turnaya identifikaciya cheloveka transgranichnogo regiona. [Cultural identification of a person in a transboundary region] – Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. – 2009. – № 1 (17). – S. 67-69. (In Russian)
5. Emchenko, D.G. Marginal'nyj chelovek v kontekste kul'tury transgranichnogo regiona. [A marginal person in the context of the culture of a transboundary region]. – Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. – 2009. – № 11 (149). – S. 47-50. (In Russian)
6. Luman, N. Evolyuciya. [Evolution]. – M.: Izdatel'stvo «Logos», 2005. – 421 s. (In Russian)
7. Park, R. Kul'turnyj konflikt i marginal'nyj chelovek. [Cultural conflict and marginal man]. – Obshchestvennye nauki za rubezhom. Sociologiya. – 1998. – № 2. – S. 296. (In Russian)
8. Park, R. E. Race and Culture. – Glencoe: Free press, 1950. – 451 p. (In English)
9. Stonequist, E. V. The Marginal man. A Study in personality andculture conflict. – N.Y.: Russel & Russel, 1961. – 393 p. (In English)