Сколько принципов у справедливости? (пер. с англ. Никонова Л.В.) Дэвид Шмидтц

УДК 177.9

 

(пер. с англ. Никонова Л.В.)

Дэвид Шмидтц

Университет Аризоны (США)

845 N. Park, Suite 280, Tucson, Arizona, USA 85721

PhD, профессор Департамента философии Университета Аризоны (США). Редактор журнала Social Philosophy & Policy, директор Центра философии свободы при Университете Аризоны, приглашенный профессор Джорджтаунского университета (США) и Королевского колледжа Лондона (Великобритания).

 

Реферат:

Настоящая статья представляет собой отрывок (с незначительными сокращениями) из книги Дэвида Шмидтца «Элементы справедливости» (Часть I), которая готовится к публикации на русском языке. Раскрываются основные положения, на которых основана плюралистичная теория справедливости, сторонником которой является автор. Согласно Шмидтцу, справедливость состоит из нескольких элементов, и ни один простой принцип не является безусловно верным для любого контекста. Этими элементами выступают категории равенства, заслуги, взаимности и потребности. Справедливость, в общем, есть воздавание каждому должного, а значит, равное отношение к равным людям (уравнительное распределение благ выступает всего лишь частным случаем равенства). Принцип заслуги предполагает, что каждый достоин получить то, что он заслуживает. Взаимность означает, что в некоторых ситуациях нашей жизни справедливо проявлять благодарность. А справедливость по отношению к детям (а также, старикам и больным) требует удовлетворения некоторых базовых потребностей человека.

 

Ключевые слова:

Шмидтц, теория справедливости, плюрализм, аналитическая философия

 

How Many Principles of Justice?

David Schmidtz

University of Arizona

845 N. Park, Suite 280, Tucson, Arizona, USA 85721

Abstract:

With  small cuts, this article announces a fragment (Part I) of David Schmidtz's The Elements of Justice that is being prepared for a publication in Russian. It examines some of the basic ideas of pluralist theory of justice promoted by the author. According to Schmidtz, the justice includes a number of elements, and no simple principle is right for every context. Among those elements, the principles of equality, desert, reciprocity and need are the most important. Generally, the justice requires to give someone his due, which is to treat people equally in equal situations (the egalitarian destribution is just a case of equality). The principle of desert implies that everyone should get what she deserves. The principle of reciprocity means that, under some sircumstances, we have to be thankful in order to be just. With regard to the children (as well as the elderly or the deseased people), the justice requires to satisfy their basic needs.

Key words: Schmidtz, theory of justice, pluralism, analytical philosophy

 

1.0. Справедливость как район соседствующих понятий

ТЕЗИС: Теоретики справедливости не согласны между собой во многих вопросах. Но в этом нет их вины. Теоретизирование и не предполагает консенсуса.

 

I. ПЕРВИЧНОЕ ВИДЕНИЕ

Предметная область справедливости мне видится следующим образом. То, что мы называем справедливостью, есть созвездие элементов, связанных между собой. Я вижу некоторую цельность и единство, но целостность справедливости не велика, и она больше походит на единство городского района, чем на целостность здания. Хороший район функционален и является местом, где людям приятно проводить время. Кроме того, в отличие от хороших домов, хорошие районы не спроектированы в качестве целого. (На самом деле, преднамеренно спроектированные сообщества кажутся фальшивыми, подобно съемочным площадкам для кинофильмов, где истории чересчур явно отсылают к задуманному плану).

 

II. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Если справедливость это некий район, то теория справедливости будет картой этого района. И как в случае с картой района, автор которой не станет вставлять свои выдумки о тех проспектах, которые ему неизвестны, предполагая, что имеет смысл оставить эти части карты пустыми, так и наилучшая теория будет незавершенной. В руках постоянных жителей, у которых больше информации и самые разные цели, теория развивается, приближаясь к наиболее полному отражению района, даже если изменяется сам район.

Я плюралист, но существует множество видов плюрализма. Я акцентирую внимание не на пересекающихся «сферах» местной, национальной или международной справедливости и не на том, как разные культуры приводят к разным представлениям о ней, но на разнообразных контекстах, с которыми мы ежедневно имеем дело, призывая обратиться к принципам заслуги, взаимности, равенства и потребности. Показывая, как эти четыре элемента отделяются друг от друга и определяют общие границы, я пытаюсь в некотором смысле связать их вместе, однако не ценой их спутывания, как если бы они подходили друг другу лучше, чем на самом деле. Должна ли стройная теория свести все многообразие элементов к одному? Было бы так проще? В определенном смысле таблица периодических элементов стала бы проще, если бы состояла только из четырех элементов — или одного, например, — но сделало бы это науку лучше? Нет. Одно время астрономы говорили, что у планет должны быть круговые орбиты. Когда же наконец они согласились с реальностью эллиптических орбит, обладающих двумя фокусами, их теории стали проще, элегантнее и сильнее. Таким образом, хотя простота и является добродетелью теории, тем не менее, когда феномен представляется сложным, — когда у урбиты два фокуса, а не один, — простейшее объяснение этого будет состоять в том, что он представляется нам сложным потому, что он на самом деле сложен. Можно найти способ построить все из одного элемента, но предполагать, что это необходимо, было бы просто догмой — противоположностью науки.

 

III. ОПРЕДЕЛИМО ЛИШЬ ВНЕИСТОРИЧЕСКОЕ [6, c. 80]

Как известно, Сократ настойчиво искал всему определения, и не останавливался на примерах, однако на практике мы познаем через примеры. Поэтому, встает вопрос: не приводит ли философия к преувеличению важности определений? Ведь нам не требуется знать, каково определение «собаки», чтобы понять, что такое собака. Почему со справедливостью это должно быть как-то иначе? [2]

В отличие от анализа справедливости, проект анализа «собаки» не  сталкивается с философскими выдумками. Но предположим, некто получил полномочия и почему-то решил называть шакалов собаками. Значение «собаки» вдруг становится противоречивым. Теперь те, кто не смогут воспринять новое значение, будут выглядеть безумцами. Отсюда два урока: первый, грани понятия определяются и уточняются только когда появляется потребность в этом. Второй, потребности, подталкивающие к определению границ справедливости, конфликтуют между собой. Так, эмоции нарастают в том случае, когда правила справедливости говорят не только о том, чего ожидать друг от друга, но и о том, что считать оскорблением. Если несправедливость есть оскорбление, а не всего лишь повод для разочарования, то теоретическое исследование справедливости окажется делом непростым. Как ни странно, если теория, которую предложил Джо, не способна осудить то, что мы считаем оскорблением, это само по себе уже немного оскорбление для нас.

 

IV. НЕСОГЛАСИЕ

Среди разумных людей нет согласия в том, что считать справедливым. Почему? Даже и этот вопрос уже есть пункт, по которому разумные люди не соглашаются друг с другом. На любой анализ справедливости (познания, свободы воли, смысла и тд.) всегда найдется контрпример. Мы так долго и напряженно ищем ответы. И почему же мы до сих пор не нашли то, что искали?

Проблема отчасти кроется в природе теоретического исследования. В философии науки уже давно стало трюизмом, что к любому набору данных подходит бесконечное количество теорий. Таким образом, даже если мы согласны в частностях, с высокой вероятностью мы несогласны в том, как связать суждения вместе, чтобы сформировать теорию. Теоретическое исследование само по себе не приводит консенсусу (хотя к нему приводит социальное давление).

Почему так? Аргумент может быть либо истинным, либо ложным. Но тогда почему, если теория истинна, она не становится убедительной для всех, и, если она ложна, то — ни для одного из нас? Мой ответ в том, что теории вообще не являются аргументами, истинными или нет. Они являются картами. А карты, даже хорошие, вовсе не убедительны. Ни одна карта не представляет собой единственный разумный способ видения местности. (По крайней мере, мне так кажется).

Было бы удивительно, если бы два студента-картографа, получившие задание начертить карту одной и той же местности, представили в итоге идентичные карты. Мы бы засомневались, что они работали независимо друг от друга. Подобным образом, и теоретики, работающие независимо, создают различающиеся теории. Не принимая в расчет, что сама местность предопределяет сделанный ими выбор средств, они предполагают, что теории не могут считаться истинными до тех пор, пока соперничающие теории не признаны ложными, и пытаются определить, в чем соперничающие теории исказили местность. Естественно, они находят искажения, и такие доказательства кажутся убедительными для них, но только не для их соперников, которые едва ли обращают на это внимание, занятые своими собственными доказательствами.

Хотя мы все несогласны по теоретическим вопросам, по поводу того, как нам обращаться друг с другом изо дня в день, разногласий меньше. По крайней мере теоретически, я могу считать, что справедливость требует разрушения существующих институтов и перестройки общества согласно моему мировоззрению. Кто-то другой может чувствовать то же самое, за исключением того, что его мировоззрение совершенно иное. Однако, когда мы выходим из аудитории, мы имеем дело с миром, таким, какой он есть. Я нахожу свою машину на парковочном месте. Другой человек находит свою. Мы выезжаем без каких-либо происшествий. Если мы хотим мира, нам требуется высокий уровень согласия по поводу длинного, и по большей части неартикулированного, списка того, что мы «делаем» и «не делаем», который устанавливает обычное понимание несправедливости, при помощи которого мы ориентируемся в нашем социальном мире. Необходимый нам консенсус связан с тем, как (а не почему) обращаться друг с другом, и достичь его нужно там, где он в действительности и достигнут: на практике.

 По сути есть только два пути достичь согласия: согласиться по поводу того, что считать правильным, или по поводу того, кому предоставить полномочия — кто будет решать. Свобода вероисповедания принимает как раз последнюю форму; мы научились быть либералами в делах религии, достигая согласия не в вопросах веры, но в том, кому дано право решать. То же и со свободой слова. Не странно ли, что наши величайшие успехи в приспособлении к совместной жизни проистекают не из согласия по поводу того, что правильно, а из согласия позволить людям самим решать за себя?

 

1.1. Базовое понятие

ТЕЗИС: Справедливость связана с тем, что является должным по отношению к людям. Это почти никем не оспаривается, вопрос лишь в том, как использовать эти слова. Ведь то, что должно, не может быть в точности выведено из анализа понятий.

 

I. ЧТО МЫ ЗНАЕМ О БАЗОВОМ ПОНЯТИИ

Что такое справедливость? Это вопрос философов, и философ мог бы начать с утверждения, что в данном вопросе термин «справедливость» не есть пустой звук. Мы рассуждаем о справедливости, и уже сам факт того, что мы рассуждаем, предполагает некий уровень взаимопонимания. Поскольку мы говорим на одном языке, мы знаем, что мы здесь не обсуждаем, что такое баклажан, или что такое прогноз погоды, или как называется столица Аргентины. Рассуждая о справедливости, можно многое не знать, но мы знаем то, что справедливость определенным образом связана с одинаковым отношением к одинаковым случаям.

Также мы знаем, что одинаково относиться к одинаковым случаям — это еще не вся справедливость. Представим средневекового короля, издающего указ отрубать левую руку всякому, кто признан виновным в краже. Мы выступаем против этого. Такое наказание несправедливо! Король же отвечает: «Но ведь у меня нет фаворитов. Я принимаю одинаковые решения в одинаковых ситуациях, так в чем проблема?» Даже если король честен, это не решает вопроса. Ампутация ворам левых рук является одинаковым отношением к одинаковому, но такой равно-рукости (если так можно выразиться) недостаточно. Беспристрастности мало. Идея одинакового отношения к одинаковому верна, но для справедливости нужно что-то большее.

Сравним с другим случаем. Король теперь постановляет: необходимо отрубать левую руку невиновным в краже. Мы снова протестуем. И король снова отвечает: «Я принимаю одинаковые решения в одинаковых ситуациях, в чем проблема?» Что мы скажем теперь? В первом случае у короля была варварская концепция справедливости. Во втором у короля отсутствует какая-либо концепция — пусть даже варварская. Даже если король смягчит позицию, провозгласив, что невиновный должен быть всего лишь оштрафован, а не покалечен, и наказание более не является варварским, мы знаем, что это не решит проблему. Она состоит в том, что король не смог ухватить смысл понятия справедливости. Рассуждение о справедливости есть рассуждение о том, как должно поступать по отношению к людям. И простое схватывание значения слов свидетельствует, что наказание, даже мягкое, не есть то, как следует обращаться с невиновными людьми.

В то время как одинаковое отношение к одинаковому не исключает равно-рукого наказания невиновных, этого все же можно избежать, воздавая каждому должное. Отвечая на вопрос, «что такое справедливость», хорошо начать с фразы: «Что бы мы далее ни обсуждали, справедливость есть то, что должно делать по отношению к людям». Есть предел тому, чего можно достичь посредством анализа языка, но, тем не менее, чего-то достичь все-таки можно (и это мы только что сделали).

Кроме того известно, что базовое понятие можно отличить от отдельных концепций должного. То есть, согласно Ролзу,

«кажется естественным полагать понятие справедливости отличным от разных концепций справедливости, и от той общей роли, которой заданы различные наборы принципов, эти различные концепции. В таком случае, те, кто придерживаются разнообразных концепций справедливости, могут, тем не менее, быть согласными в том, что институты справедливы, если между людьми не делается произвольных различий в возможности обладать правами и обязанностями, и если правила устанавливают требуемое равновесие между конкурирующими стремлениями к преимуществам общественной жизни» [8, с. 5].

Впрочем, для наших целей такой багаж знаний не требуется. Мы не настаиваем, что предвзятость это всегда плохо. (Когда для голосования устанавливается право голоса, делается произвольное различение между гражданами, достигшими своего восемнадцатилетия, и гражданами, которые всего на один день моложе.) Кроме того, можно оставить открытым вопрос, нужно ли приводить в равновесие «конкурирующие стремления к преимуществам общественной жизни». Базовое понятие таково: обычное обсуждение того, что справедливо для X, является обсуждением того, что должно для X. Общее понятие позволяет выдвигать различные концепции, а затем спорить об их относительных преимуществах.

В конечном счете, несогласие по поводу требований справедливости, предполагает согласие в том, что справедливость что-то требует.

 

II. ЧТО БАЗОВОЕ ПОНЯТИЕ ОСТАВЛЯЕТ ОТКРЫТЫМ

Теперь нам кое-что известно о справедливости. Базовое понятие не является пустым, поскольку так много всего можно назвать должным для человека. Наказание, как отмечалось выше, не может быть должным для невиновного. Хотя понятие и не пусто, оно, однако же, не достаточно содержательно, чтобы ответить на любой вопрос. Например, если Джо работает усерднее, чем Джейн, должен ли Джо получать большую плату? А что если Джейн нуждается в деньгах больше, чем Джо? Должна ли Джейн получать больше? Базовое понятие не говорит об этом. Невозможно уточнить должное для Джейн, просто определив понятие «должного». Можем ли мы узнать, при каких условиях факты о том, как усердно Джо работает, являются более важными, чем факты о том, как отчаянно Джейн нужны деньги?

Предположим, просто ради аргумента, что, если Джейн и Джо равны в определенном  отношении, то работодатель должен платить им одинаково. И теперь немного изменим ситуацию: Джейн и Джо остаются равными, но у них разные работодатели. Должен ли работодатель Джо платить ему столько же, сколько получает Джейн? Если Джейн зарабатывает двадцать тысяч в качестве повара, а Джо, столь же хороший повар, зарабатывает тридцать тысяч в соседнем ресторане, то справедливо ли это? Встает ли вопрос о справедливости, только когда Джейн и Джо получают по-разному у одного работодателя, но не когда их заработные платы устанавливаются независимо разными работодателями? И почему?

 

III. В ПОИСКАХ СУДЬИ

Подобные вопросы предполагают следующую проблему. До тех пор, пока конкурирующие концепции хотя бы минимально достоверны  (например, пока они не поддерживают наказание невиновного), базовое понятие не будет обладать достаточным содержанием для того, чтобы установить, какая из них лучше. Это невозможно установить и обращаясь к одной из концепций. В самом деле, если противоборствующие игроки спорят о правилах игры, их спор невозможно разрешить, слушая одного из игроков. Нужен судья. Необходимо встать над играющими сторонами. Требуется инстанция иного рода.

Например, можно выбрать одну из концепций, согласно тому, какой образ жизни эта концепция (через институционализацию, поддержку, деятельность) предлагает нам вести [10, c. 115]. Идея такого образа жизни сама по себе не является концепцией справедливости, и не предполагает ее, а это значит, мы можем к ней непредвзято апеллировать [8, c. 6]. Она способна стать судьей как раз потому, что она не является одним из игроков на игровом поле справедливости.

Идее хорошей жизни недостает той притягательности, что связана с принципами справедливости. Но раз уж эта идея не является принципом справедливости, так и должно быть. Ведь и вдохновение вызывают у нас именно игроки, а не судьи.

 

IV. НЕОДНОЗНАЧНОСТЬ

Идея хорошей жизни может воплощаться различными, не обязательно схожими, способами. Ведет ли идея удовлетворения основных потребностей к росту общего благосостояния, дает ли она больше возможностей и способствует ли самосовершенствованию? В действительности, и в долгосрочной перспективе, этих целей можно достичь посредством одних и тех же принципов. Однако, даже если различные стандарты не сопоставимы, они все же имеют значение. Спросить, содействует ли принцип совершенствованию человека, никогда не лишне. Спросить, насколько принцип усиливает позиции наименее успешных, не лишне тоже. И само признание того, что различные вещи важны, даже если они не говорят об одном и том же, — также не будет ошибкой. Такова жизнь, верные стандарты иногда говорят о разном. Многогранность и неоднозначность не являются чисто теоретическими изобретениями.

 

V. СПРАВЕДЛИВОСТЬ: ДЛЯ ЧЕГО ОНА НУЖНА?

Пусть даже идея хорошей жизни сложна и неоднозначна, все же роль, которую справедливость играет в хорошей жизни, может быть  (относительно!) простой и хорошо определенной. Предположим, мы не рассматриваем справедливость как панацею; то есть, предположим, мы согласны в том, что воздаяние каждому должного не гарантирует хорошей жизни. Справедливость в этом ключе дает нам кое-что, но не все. Говоря более конкретно, в чем же тогда смысл справедливости? Ответ может быть в следующем.

Негативные экстерналии, иногда называемые побочными эффектами, являются частью тех издержек деятельности, что влияют на окружающих людей. Экономисты говорят об интернализации экстерналий: то есть минимизации степени, в которой невиновные люди несут издержки выбора других людей. Если применение принципа позволяет разрешить конфликт, то этого еще не достаточно, чтобы доказать, что данный принцип есть принцип справедливости. Однако, если применение принципа приводит к принятию ответственности за последствия своих действий, то он уместен не только для разрешения конфликта; он действует также в качестве принципа справедливости, требуя обращать внимание на то, что должно по отношению к окружающим людям. Генри Шью пишет: «Когда кто-то создает неразбериху, получая прибыль и не оплачивая издержки, он не просто не стремится избегать возможности создавать столько беспорядка, сколько ему захочется, но еще и нечестно себя ведет по отношению к тем, кто оплачивает издержки» [9, c. 395]. По Платону, экстерналии подрывают гармонию между частями полиса. Например, окружающие люди не хотят терпеть пьяных водителей, да и не должны этого делать. Быть справедливым означает не допускать, насколько это возможно, чтобы сосед платил за наши опрометчивые шаги.

Я не предлагаю какого-либо правила для интернализации экстерналий как концепции, или даже принципа, справедливости. Напротив, я утверждаю, что наши мотивы ограничивать распространение негативных экстерналий не основаны на частном понимании справедливости. Мотивы эти не выводятся из концепции справедливости, а, наоборот, обосновывают любую концепцию, ведущую к интернализации. Каждая теория справедливости, не затрагивающая интернализацию негативных экстерналий, уклоняется в сторону от достоверности. Интернализация негативных экстерналий это всего лишь один аспект из тех, что нужны для хорошей жизни, но он может быть как раз той характеристикой справедливости, которая делает нашу жизнь хорошей. Справедливость это рамки, создаваемые для снижения издержек совместной жизни; конечный смысл рамок в том, чтобы освободить нам руки, меньше фокусируясь на самозащите, а больше на взаимной выгоде и возможностях улучшить мир вокруг нас: то есть на создании скорее позитивных, нежели негативных экстерналий.

Вряд ли это сущность справедливости. Однако, если то, что мы зовем справедливостью, служит этой цели, у нас есть причины уважать справедливость и радоваться тому, что она у нас есть.

Если справедливость сама по себе фундаментальна, у нее может не оказаться более глубокого основания. В таком случае можно спросить, для чего сама справедливость служит основанием. Прочность дома можно оценить и без допущения, что существует нечто более фундаментальное, чем сам фундамент. Понимая, что основание это еще не весь дом, поинтересуемся и тем, какой образ жизни будут вести обитатели дома.

Иначе говоря, где мы не можем прямо ответить на вопрос «что такое справедливость», мы можем попробовать непрямой подход, спрашивая, «какой образ жизни ведется, если справедливость мыслится так, а не иначе».

Необходимо отметить, что базовое понятие справедливости часто настолько ясно, что можно сделать вывод о том, что является справедливым, не обращаясь к внешним целям и ценностям. Например, мы знаем, что несправедливо преднамеренно подвергать наказанию невиновного человека. Само собой разумеется, что наказание не является должным для невиновного. Мы не обращаемся к анализу последствий, чтобы понять это. Единственный случай, когда мы обращаемся к изучению чего-либо за пределами базового понятия, к тем же последствиям, это когда базового понятия не достаточно для того, чтобы разобраться в конкурирующих концепциях. И только для этого.

 

1.2. Многообразие соперничающих принципов

ТЕЗИС: Справедливость состоит из нескольких элементов. Ни один простой принцип не является верным для любого контекста.

 

I. ПРИЗНАНИЕ ПРОЯВЛЕНИЙ ПЛЮРАЛИЗМА

В случаях небрежного обращения с ребенком справедливость, вероятно, требует от родителей заботы о его нуждах. Совсем другое дело, если бы сто лет назад мы поинтересовались, нужно ли женщинам дать право голоса, тогда нам не было бы смысла спрашивать, нуждаются ли женщины в избирательном праве, потому что в том контексте должное для женщин было признанием — но не их нужд, а равенства в качестве граждан. Говорить о справедливости как об удовлетворении потребностей женщин означало бы обращаться с женщинами как с детьми. Справедливость есть воздаяние должного; если речь не идет о том, что должно для человека, то речи не идет и о справедливости. Однако, должное для людей различается.

 

II. МНОГООБРАЗИЕ ПРИНЦИПОВ

Теории справедливости обычно включают один или несколько элементов из следующих четырех. Принципы равенства утверждают, что с людьми следует обращаться как с равными — предоставляя равные возможности, обеспечивая одинаковую оплату за выполнение одинаковой работы и так далее — или что люди должны получить равные доли того, что подлежит распределению.

Принципы заслуги утверждают, что люди должны получать то, чего они заслуживают. Люди должны вознаграждаться пропорционально тому, насколько усердно они работают, или какой риск они на себя берут при осуществлении этой работы, или насколько хорошо они удовлетворяют потребителей. Короче говоря, принципы равенства направлены на общее в людях; принципы заслуги направлены на различия среди них.

Принципы взаимности говорят, что, если Джо делает мне одолжение, я в долгу перед ним. Теперь я должен Джо какую-нибудь услугу, не в силу качеств личности самого Джо, но в силу общего прошлого. И снова короче: если принцип заслуги сосредоточен на характеристиках личности, то принципы взаимности направлены на характер взаимоотношений между личностями.

Наконец, принцип нужды определяет ряд потребностей, только при удовлетворении которых общество справедливо, поскольку их удовлетворение в наших силах.

 

III. ГОЛОВОЛОМКИ

1. Почти все согласны, что справедливость взаимосвязана с равенством. Но равенство в одном отношении предполагает неравенство в другом. Когда политики предлагают снижение налогов, сразу в каком-нибудь журнале выходит статья, где говорится, что 90% снижения налогового бремени пойдет на пользу богатым. Причем ни одна статья не объясняет, как такое может быть. Предположим, бедная Джейн зарабатывает $10000 и отчисляет 10%, в то время как богатый Джо зарабатывает $100000 и платит 38%. Вместе они платят $39000, из которых 95% выплатил богатый Джо. Если ставка налога снижается на один процент, Джейн экономит $100, тогда как Джо $1000, иначе сказать, Джо получает около 90% всей выгоды. Таким образом, знатоки оказываются правы, хотя они никогда не упоминают о том, что Джо по-прежнему платит $37000, в то время как Джейн $900, и из $37900, которые Джо и Джейн выплачивают вместе взятые, Джо все еще платит более 95% итоговой суммы. Так следует ли снизить неравенство? И какое именно неравенство? Разницу в сорок раз в том, что Джейн и Джо платят, или же семикратную разницу в том, что у них остается после выплаты налогов? Насколько велико неравенство в одном отношении, с которым мы готовы смириться ради равенства в другом?

Другая головоломка была придумана Ролзом. Предположим, люди способны извлекать пользу из развития своих неодинаковых талантов, тогда уравнение стимулов к этому процессу принесет всем вместе большую пользу, чем уравнение самих неравенств. В такой ситуации было бы неразумно поощрять равенство per se.

2. Каждый полагает, что он должен получить то, чего он заслуживает, но почему мы думаем, что кто-то вообще чего-нибудь заслуживает? Считается, что мы заслуживаем вознаграждения на основании отличного качества нашей работы, а не просто в силу удачливости. Но, как отмечает Ролз, головоломка здесь состоит в следующем: наша способность к труду сама по себе уже удача; наши социальные условия, таланты и даже наш характер являются продуктами природы и воспитания, за которые мы не можем требовать вознаграждения. Таким образом, не существует ничего, за что положено вознаграждение, и идея заслуги есть лишь мираж. Так ли это?
3. Большинство людей считает, что справедливость связана со взаимностью. Люди, которые оказывают нам помощь, делают нас их должниками. Но отсюда еще не ясно, в каких случаях оказание ответной услуги есть вопрос справедливости. Как замечает Роберт Нозик, люди не оставляют нас в долгу просто оказывая услугу, о которой мы не просили, и которую, возможно, не желали [7, c. 93]. Кроме того, известны случаи, в которых справедливость не только не требует взаимности, но иногда даже не допускает взаимности. Карстен пригласил меня на первую академическую работу. Представим теперь, что годы спустя, Карстен представляет свою кандидатуру на вакансию, открытую на моей кафедре. Я знаю, как смог бы оказать ему ответную услугу, но существует ли у меня долг, или даже право, принимать это в расчет, решая, как я должен проголосовать.
4. Большинство также полагает, что справедливость связана с потребностями. Конечно, связь справедливости с потребностями, отчасти объясняет, почему справедливость так важна для нас. Однако же, обычно мы рассматриваем то, что должно, и то, в чем люди нуждаются, как совершенно разные вопросы. Было бы слишком просто утверждать, что X причитается Джейн только потому, что Джейн нуждается в X. Это неправильная взаимосвязь. Но тогда есть ли какая-либо иная взаимосвязь?

Более тревожная головоломка связана с тем, что, если распределение происходит согласно X, то в результате люди вознаграждаются за  предоставление X. Когда мы распределяем согласно X, то с большей вероятностью мы получим больше X. И это будет прекрасно, если мы распределяем по заслугам. А что если то же самое верно для нужды: что если при распределении по потребностям, мы получаем больше потребностей? Очевидно, это не просто теоретическое беспокойство. Каждый хочет быть уверен, что его дети получат в семье то, в чем они нуждаются, но никто не хотел бы, чтобы его дети думали, будто нужно в чем-то нуждаться, чтобы привлечь к себе внимание. Это было бы вредным советом для плохого воспитания детей.

А что если взглянуть за пределы семьи? Предположим, вы приехали в Тайланд. Вы хотите подать милостыню детям на улице, но ваш гид говорит, что дети были похищены из Камбоджи и привезены в Бангкок специально для попрошайничества. Каждый вечер, если они собрали достаточно денег, похититель кормит их, а если нет — отсекает палец. (Угроза истязания доводит детей до отчаяния, следы ампутации придают им более жалостливый вид, а это хорошо для бизнеса). Дети отчаянно нуждаются в вашем подаянии, и это моральный факт, очевидный настолько, насколько это вообще возможно. Но ведь, если прав ваш гид, то, распределяя деньги на основании нужды, вы финансируете индустрию, которая производит нужду. Вот и пожалуйста, попробуйте решить, дать ли деньги ребенку, стоящему прямо перед вами. Каким же образом тогда справедливость связана с нуждой? И почему?

В последующих главах будут рассматриваться эти головоломки, но не будет предложено простых решений. Я лишь пытаюсь продвинуть дискуссию немного вперед, а не завершить ее. Несмотря на головоломки, я стараюсь показать, что мы избрали верный путь, отказавшись от соблазна отбросить одну их базовых категорий: заслугу, взаимность, равенство, потребность.

 

1.3. Контекстный функционализм

ТЕЗИС: Царства справедливости, управляемые разными принципами, и сами различны, но иногда пересекаются.

 

I. ПЛЮРАЛИСТИЧНАЯ ТЕОРИЯ

Я настороженно отношусь к ярлыкам, но мою теорию можно было бы назвать контекстным функционализмом. Теория плюралистична, поскольку ни один из четырех элементов не выступает общим стандартом, под который можно подвести все остальные. Теория является контекстной, поскольку соответствующие элементы распространяют свою власть лишь в ограниченных диапазонах. Эти диапазоны есть не что иное как более или менее взаимоисключающие подтемы, более или менее охватывающие тематику справедливости. Диапазоны подобны тектоническим плитам, поскольку их края сдвигаются по мере развития концепции. (Движения за гражданские права, к примеру, нацелены на расширение диапазона равенства перед законом). Сдвиги плит могут оставить пробелы в некоторых местах и пересечения в других. То есть элементы, закрепленные за своим диапазоном, могут оставить некоторые вопросы без ответа, но ответить на другие вопросы несколькими противоречащими друг другу способами. Более того, в местах столкновения принципов наблюдается хаос, поскольку, согласно «эффекту бабочки»,  вариации в деталях ведут к различным заключениям. Так будет ли несправедливо с моей стороны трудоустроить кузена? Суть проблемы кроется в деталях.

Теория является функционалистской в том, что неопределенность нашего мнения преодолевается за счет рассмотрения того, как применяется справедливость. Ведь кроме соображений справедливости есть и другие. Некоторые из них значимы вне зависимости от того, важны ли они на арене борьбы за справедливость. Если внутреннее рассмотрение понятия (допустим, анализ слова «долг») не устанавливает, какой из конкурирующих концепций следует доверять, можно посмотреть, что имеет значение за пределами арены справедливости, без ущерба важным идеям внутри. При этом вовсе не предполагается, что внешнее фундаментальнее, по сравнению с внутренним. Смысл в том, что, даже если мы исчерпали все в пределах арены, но так и не установили, какая концепция справедливости лучше, мы не должны сдаваться.

 

II. КОНТЕКСТНАЯ ТЕОРИЯ В ПЕРВОМ ПРИБЛИЖЕНИИ

Различные принципы применимы в различных контекстах. Контекст это вопрос, который мотивирует к теоретическому исследованию. «Что является должным для моих детей?» — это один контекст. «Что должно по отношению к моим сотрудникам (что я должен им)?» — совсем другой. Надеясь найти направление, на карте мы ищем нашу точку назначения, и таким же образом мы обращаемся к теории с нашими вопросами. Наш теоретический контекст задается тематикой до-теоретического вопроса (о детях, сотрудниках, животных и т. д.), а не теорией самой по себе. В этом смысле любой контекст не является нагруженным теоретически [3, с. 120]. Итак, перед нами карта района справедливости. Темы довольно грубо очерчены,  соответственно грубо задают контекст. Сейчас мы обсудим некоторые уточнения.

1. Что является должным по отношению к детям? Для них должно получить то, в чем они нуждаются.
2. Что должно для граждан? Для них должно обращение как с равными, то есть равенство перед законом.
3. Что должно для партнеров? Для них должна взаимность.
4. Что должно для соперников? Для них должно честное признание обоснованных достоинств друг друга.
5. Что должно для сотрудников? Для них должно получить, то, что ими заработано.
6. Семьи из статистической группы, которая находится на двадцатом месте по уровню дохода, приблизительно соответствуют тому классу, который был назван Ролзом «наименее успешными». Что для них должно? Как сказал бы Ролз, для них должна максимальная свобода, сопоставимая с такой же свободой для других. Они достойны шанса жить в обществе, в котором волна роста благосостояния не обходит целые классы стороной. Их дети заслуживают шанса вырасти в открытом обществе, где скромное социальное происхождение не становится препятствием для развития потенциала. Каждый заслуживает шанса, по крайней мере в самом общем смысле.

 

III. КАК УТОЧНИТЬ КОНТЕКСТ: СИТУАЦИОННОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

В плюралистичной теории идея должного как имущественного равенства (к примеру), взятая в одном контексте, совместима с любой другой идеей должного, взятой в ином контексте. Поэтому, стандартный способ опровержения через контрпримеры — конструирование случаев, когда распределение равных частей стало бы чудовищным — не опровергает идею распределения в плюралистичной теории. Напротив, он даже создает нечто более конструктивное: показывает, при каких условиях принцип равных частей неприменим. Он указывает на пределы.

Рассмотрим первый контекст из перечисленных выше: вопросы о должном по отношению к детям. Когда говорят, что «для детей должно получить то, в чем они нуждаются», то не имеют в виду всеобщего закона,  всякий разумный человек видит в этом только грубо очерченный контекст. Он знает, что контекст полон нюансов, и что любое его словесное описание будет лишь частичным. Он предлагает лишь общее правило, охватывающее стандартные случаи. Он знает, что будут и контрпримеры, отдельные части которых будут выходить за пределы предполагаемого охвата грубого обобщения. (Вспомните инструкции, используемые при сборе мебели из деталей. Задание простое, и вы искренне хотите понять инструкцию, но при этом все же совершаете ошибки. Тем более не удивительно, что инструкции для значительно более сложных вещей — как постичь справедливость — могут сбить с пути даже экспертов, наученных прилагать все усилия для создания надуманных интерпретаций?) Поэтому, на вопрос, что должно по отношению к детям, Джейн отвечает, что для них должно получать то, в чем они нуждаются. Джо остроумно отвечает: «А что если мои дети выросли?» Джейн же слушает контрпример Джо не как опровержение своего ответа, но как уточнение исходного вопроса. Настоящее опровержение показывало бы, что обобщение Джейн не верно даже в общем случае.

Именно это и есть аналитическая философия. Если не брать в расчет «философию ради победы», аналитическая философия это формулирование обобщений для разных контекстов, допускающих уточнение. (Конечно же, здесь я обобщаю). Мы начинаем с самого грубого наброска, на котором нельзя остановиться, но который мог бы стать хорошим стартом. Мы можем либо как вандалы бездумно разорвать наш набросок, либо посмотреть, что можно построить на его основе. Предположим, Джейн использует вопрос Джо как уточнение исходного вопроса. Она отвечает уже с учетом соответствующих уточнений: «Когда я говорила, что родителям следует удовлетворять нужды детей — таково должное в отношении детей — я представляла ребенка около шести лет. Ты же спрашиваешь о контексте, к которому мой ответ не применим. На твой новый вопрос мой ответ будет таким. Твой взрослый ребенок — такой же гражданин как и ты. Твой взрослый ребенок среди прочего также и деловой партнер, и сотрудник, а эти уточнения ведут к различным уточнениям моего ответа». (Ведь люди не сводятся к одному аспекту).

Почему должное в отношении маленького ребенка отличается от должного для взрослого ребенка? Возможный ответ будет таким. Иногда дети нуждаются больше всего в признании и вознаграждении за похвальные поступки. Или они могут нуждаться в создании и признании взаимных отношений, когда вы им платите за стрижку газона. В общем, то, что нужно детям от вас, это в конечном итоге начать обращаться с ними как со взрослыми, а не как с детьми [5]. И важный аспект отношения как к взрослым это возложение взрослой ответственности на них. Обращаться с ними как с носителями взрослой ответственности предполагает признание четких границ вашей ответственности в удовлетворении их взрослых потребностей. В этом и состоит искусство быть хорошим родителем: снижать у детей степень беспечности по мере того, как они становятся способными нести ответственность. Здесь находится точка, где распределение по потребностям  перестает быть тем, что нужно детям. Ваше отношение к ним является одним из контекстов, где приложимы принципы справедливости, однако контекст не статичен. По мере взросления детей контекст развивается, постепенно становясь контекстом, к которому применимы иные принципы.

 

1.4. Что такое теория?

ТЕЗИС: Успешные теории это карты, а не попытки установить необходимые и достаточные условия явлений.

 

I. ТЕОРИИ ЭТО КАРТЫ

Одно из представлений о природе теоретического знания — это видение теории как карты. Мы начинаем на почве реальности (предметной области), задавая вопросы о ней. Вопросы подстегивают нас к построению теории — своего рода карты местности, — которая артикулирует и систематизирует наши ответы. Одна карта нам нужна, чтобы узнать дорогу до Детройта. Совершенно другая карта нужна, если мы хотим знать, как стать хорошим человеком. Заметьте: карты не говорят, куда мы хотим попасть. Наши вопросы предшествуют теоретическому исследованию и задают наши мотивы для занятий теоретическими исследованиями.

а) Теории являются абстракциями

Карта Детройта есть искусственный продукт, наше изобретение. То же самое верно и для карты справедливости. Ни в одном из случаев местность, изображенная на карте, на самом деле не выглядит таким образом. Карта Детройта стилизована, абстрактна, упрощена. Иначе она бы и не читалась как карта. Но при этом карта может быть точной в том смысле, что она не сбивает с пути. Для определенных целей карта будет высоко детализированной, для других — чрезвычайно упрощенной.

Сама по себе карта не является реальностью. Это наилучшее рабочее представление из возможных. Подобным образом, моральные теории являются более или менее рабочими представлениями  области морали. И они не способны стать чем-то большим.

b) Детализация является средством, а не самоцелью

При создании карты опускаются детали, которые могли бы запутать конечного пользователя. Точная детализация не является самоцелью. Мы не пытаемся показать текущее положение каждого автомобиля, притормозившего на обочине, и не назовем карту ложной, если она опустит подобные детали. Смысл в том, чтобы пользователи, искренне желающие узнать направление, не были сбиты с пути.

c) Всеохватывающий масштаб является средством, а не самоцелью

Существующие теории стремятся быть похожими на карту мира: это результат стремления к всеохватывающему масштабу —  к принципу или набору принципов, которые касаются всего на свете. Однако, чаще реальные вопросы морали более напоминают вопросы о том, как добраться от аэропорта до университетского кампуса. Карта мира, конечно, выглядит впечатляюще, но она не поможет, если нам нужно попасть в кампус. Здесь она совершенно не подходит.

Региональные же карты не говорят, как достичь любого пункта назначения в целом мире. Но, не являясь всеохватывающими, они дают то, что мы хотим получить от карты. Почему? Да потому что они отражают детали, которые важны для решения наших текущих проблем. Отдаленная позиция, с которой мы взираем на мир морали в целом, такова, что с нее вся поверхность кажется гладкой. Принципы, которые растягиваются, чтобы охватить весь мир, не могут дотянуться до каждой закоулка моральной жизни. Они не помогают делать моральный выбор людям, стоящим обеими ногами на земле.

d) Теории предполагают наличие контрпримеров

Обычно смысл контрпримера заключается в указании на непоследовательность теории: следуя теории, мы не достигаем пункта назначения. Но в аналитической философии есть такая неофициальная теорема: любая теория, достаточно простая, чтобы быть полезной, предполагает наличие контрпримеров. (Есть простая теория. Если она верна, следовательно, для нее есть свои контрпримеры.)

Контрпримеры суть предупреждающие знаки, говорящие нам, что не следует слепо верить теориям, во всяком случае не более, чем мы верим картам, когда на пути сталкиваемся с дорожным знаком, предупреждающим, что мост впереди смыло наводнением. Даже самые простые инструкции в путешествии требуют интерпретации, рассудительности и опыта. (Парковщик говорил, что до поворота «около мили». Мы уже проехали его? Это именно та заправка, на которую он сказал нам ориентироваться?) Простого следования инструкциям в буквальном смысле не бывает.

e) Теории описывают, что вообще следует делать в контексте С, а не что мы прямо сейчас находимся в контексте С

Теории требуют применения, а не слепого следования их указаниям, нравится это нам или нет. Действительно, если мы формулируем правила, мы стараемся сформулировать инструкции, которым могли бы следовать агенты, но если мы формулируем принципы, а не правила, мы даже не пытаемся сформулировать такие инструкции, которым  можно было бы просто следовать. (В идее следования инструкции есть определенное удобство. Кажется, что она освобождает от ответственности, тогда как применение теории требует твердой веры, мудрости, опыта и не оставляет места для сомнений в том, кто делает выбор и кто за него несет ответственность). Те, кто думает, будто принципы справедливости имеют  «защиту против идиотов», переоценивают возможности теории.

Если вы едете в кампус, то карта города может подсказать вам повернуть налево на пересечении Первой улицы и Бродвея, но обычная карта сама по себе не способна сказать, что вам делать прямо сейчас, если из опыта и наблюдения вам уже не стало известно, что вы на перекрестке Первой и Бродвея. На обычной дорожной карте нет красной точки, указывающей «Вы здесь». Обычная карта возлагает на пользователя задачу выяснить, где он сейчас находится, и куда хочет попасть.

В этом отношении теории похожи на обычные карты. Даже если теория однозначно говорит, что принцип P применяется в контексте C, все  же нужно еще выяснить, достаточно ли похожа текущая ситуация на С, чтобы сделать Р применимым. Нам необходимо благоразумие и опыт, чтобы рассудить, что пришло время применить принцип P, даже если этот принцип  дает нам недвусмысленную рекомендацию.

f) Для разных пунктов назначения требуются разные карты

Наши цели изменяются. Мы ищем ответы на новые вопросы, для которых нужны новые карты. Карта города подходит для одной цели; карта солнечной системы — для другой. Подобным образом, теория, предлагающая карту обязанностей государственного служащего, может весьма отличаться от теории родительского долга.

Заметим также, что, если у нас более, чем одна, цель, то нам может потребоваться более, чем одна, карта, даже если существует только одна конечная реальность.

g) При наложении друг на друга карты порой не совпадают. Но что с того?

Предположим, у меня есть две карты и они не совпадают. На основе одной из них я делаю вывод, что мне следует поехать по шоссе; другая говорит, что шоссе закрыто. Если я выброшу одну из них, то рассогласование исчезнет, но это не решит проблему. Несовпадение как таковое информативно и свидетельствует о том, что мне нужно быть внимательным. Я не могу слепо довериться ни одной из карт. Поэтому, если карты несоврешенны, не плохо бы иметь более, чем одну, карту. Если я замечу несовпадение, я стану проверять, не является ли одна из карт слишком старой, или спрошу дорогу у местного жителя. Если я вижу зерна истины в обеих несовместимых теориях, обязан ли я отбросить одну из них только непротиворечивости ради? [4, с. 8] Нет, по крайней мере, если теории подобны картам.

 

II. ТЕОРИИ ИДУТ НА УСТУПКИ

Создавая теорию, мы стремимся выразить то, что нам известно, как можно проще, чтобы это было понятно, четко и применимо. Если бы мы попытались в словах описать каждый нюанс смыслового богатства понятия справедливости, у нас получилось бы нечто громоздкое, даже отдаленно не походящее на теорию. Если же, напротив, мы все упрощали, сосредоточившись на сущности справедливости, то мы столкнулись бы с неполнотой и неточностью. Это похоже на попытку изобразить трехмерную местность в двух измерениях. Когда картографы проецируют на два измерения предмет, существующий в трех, они могут точно воспроизвести размеры или форму, но не то и другое вместе. Проекция Меркатора изображает линии долготы параллельными, более или менее точно представляя очертания континентов ценой нарушения их относительных размеров. Так, Гренландия выглядит так, будто она равна по величине Африке,  которая на самом деле почти в четырнадцать раз больше. Проекция Петерса тоже рассматривает линии долготы как параллельные, но решает проблемы, подобные «проблеме Гренландии», сжимая пространство по вертикали на уровне полярных широт. Относительные размеры теперь довольно точные, но очертания искажены. Гомолосинусоидальная проекция Гуда лучше изображает отдельные материки ценой отказа от изображения мира как шара, поверхность которого в ней напоминает снятую с апельсина кожуру.

Короче говоря, как и в теоретическом исследовании, в картографии много путаницы. Картографы выбирают, какой мир им изобразить, ведь идеального способа представить трехмерную истину в двух измерениях не существует. Теоретики морали выбирают, как изобразить справедливость, и при этом не существует идеального способа выразить в словах все, что мы знаем. Карты несовершенны. И теории тоже.

Однако, это вовсе не скептическая точка зрения! Объективная истина существует, и в удобной форме отображается (пусть даже искаженно) картой. Трехмерная истина о мире существует вне зависимости от того, договорятся ли когда-нибудь сторонники проекций Меркатора и Петерса о том, чьи же представления лучше служат конкретным целям пользователей.

 

III. ВЫРАЖЕНИЕ КОДЕКСА

Когда я хожу в горы близ Тусона, я нередко замечаю, что шаровидные и столбовидные кактусы различаются между собой. Я вижу разницу, даже если сомневаюсь, что могу установить эту разницу. Если я попытаюсь установить различие, мое предположение будет неполным, и для него найдутся контрпримеры. Точно так же наша способность подмечать нормы справедливости превышает и предшествует возможностям выражения подмечаемых норм. Разумеется, если бы наша способность подмечать X требовала речевых навыков, развиваемых лишь в университете, тогда X не смогла бы функционировать в обществе как норма справедливости.

Любой кодекс, который мы способны выразить, есть не более, чем краткое изложение мудрости, почерпнутой из опыта, то есть того, через что мы прошли. Выраженная в словах мудрость будет вести нас вперед, только если будущее будет походить на прошлое. Но в будущем также будет и что-то новое. Ни один кодекс не гарантирует возможности предсказания каждого непредвиденного обстоятельства, иначе говоря, ни одна формула (пока что) не способна безошибочно дать решение для всех ситуаций.

Мы можем назвать четыре элемента справедливости, или даже больше, но при этом мы не будем уверены в том, что перечислили все виды должного. Также можно указать и метаэтические стандарты, по которым сформулированы эти элементы, но мы никогда не будем уверены, что описали все, из-за чего мы поддерживаем те или иные концепции справедливости. Никто из  известных мне теоретиков не ждет от своих теорий подсказок в том, какую оценку поставить, как голосовать на собрании по вопросу найма сотрудника, или стоит ли отменить занятие. Благоразумие и проницательность, позволяющие нам принимать решения в делах, ни в коем случае не являются вторичным продуктом теории, хотя теоретическое исследование и может способствовать их развитию.

Чтобы понять, какой принцип следует применить, нужна способность суждения. Способность суждения в некоторой степени может быть кодифицированной, но вынесение суждения производится не на основе кодекса. Рассмотрим простой пример: возможно ли при помощи какого-нибудь кодекса правил подсказать инвесторам, когда покупать, а когда продавать акции? Аналитик рынка изучает историю колебания цен и видит в ней определенные паттерны. Эти паттерны подсказывают формулы. Время от времени кто-нибудь пытается продать такую формулу, выдвигая доказательство того, что формула предсказывает каждое крупное движение цен в течение последних пятидесяти лет. Инвесторы покупают формулу, и она сразу же проваливает предсказание следующего крупного движения на рынке. Имеется в виду, что можно кодифицировать множество разных феноменов — демонстрируя в них некий паттерн, который по факту выражается в формуле, — но отсюда не следует, что формула поможет нам принять очередное решение.

Поэтому, когда студенты факультета бизнеса на занятиях по этике просят дать им «кодекс», следование которому гарантированно сделает их будущие шаги в бизнесе безупречными, нам нечего ответить, даже если мы полагаем, что, в принципе, такой кодекс существует и нужно лишь его найти. Студенты факультета бизнеса обычно неплохо разбираются в фондовом рынке и понимают, что от кода цен на акции не следует ожидать многого. Ответственность за принятие решений в конечном итоге лежит на них самих, а не на коде. Некоторые из них не настолько хорошо знают моральную философию, чтобы понимать, что и от морального кодекса не нужно ждать многого. Но мы можем сказать им правду: дело философов выражать принципы, а не правила или кодексы поведения. Нравственная мудрость далека от знания ответов на все вопросы, а скорее похожа на простое осознание того, что поиск ответов еще только начинается.

 

IV. Я МОГУ ОШИБАТЬСЯ

Периодическая таблица химических элементов это некая теоретическая структура, которая скорее является картой чем предметом анализа. Как и моя теория, она является глубоко метафоричной, определяя несколько родов элементов — щелочные металлы, благородные газы — более или менее, согласно их поведению. (Мои элементы тоже оказываются целыми родами: выделяются, по крайней мере, два вида заслуг, три способа ответа на благодеяния и два измерения равенства, плюс сложная иерархия потребностей). Как и моя теория справедливости, периодическая таблица элементов не является  завершенной, и позволяет открывать или даже изобретать новые элементы. Таблица представляет собой простой, элегантный и плодотворный способ организации имеющейся информации. Может быть, это даже наилучший способ, но в нем нет никакой обязательности. Если на данный момент это наилучший способ организации информации, то он не обязательно останется таковым, когда появится новая информация.

Здравые представления о справедливости плюралистичны и чувствительны  к изменению контекста. По неизвестным причинам теоретическое мышление не развивалось в этом направлении. Представления о должном помогают людям жить вместе. Я не пытался сформулировать необходимые и достаточные условия, при которых действие X будет справедливо. Подобные попытки выразить условия мало что дают, да и кроме того есть и другие формы анализа. Экономисты, например, стремятся найти не необходимые и достаточные условия, а функциональные взаимосвязи: как изменяется Y будучи функцией X. Рост денежного агрегата не необходим и не достаточен для роста уровня инфляции, но дело даже не в этом. Смысл в том, что здесь другая взаимосвязь, изменение денежного агрегата оказывает влияние на цены. А исключения из этого правила свидетельствуют о том, что происходит что-то интересное.

Общепризнано, что никто из философов еще не достиг успеха в развитии жизнеспособной теории справедливости. И у меня нет иллюзий насчет того, что моя теория станет первой. Я не считаю ни одну из ее частей неопровержимой. Ваше понимание справедливости будет отличаться от моего. У вас будут иные ответы, возможно даже другие вопросы. И в этом нет никакой проблемы.

Я предлагаю свои результаты лишь в качестве размышлений, а не выводов. Пробелы в теории питают воображение (или, по крайней мере, вдохновляют на поиск ответов), поэтому я и не пытался скрыть пробелы. Сократ учил, что мудрость это не то, что мы знаем; она суть понимание того, сколько всего мы еще не знаем. Некоторые аспекты предмета остаются скрытыми от меня. Все, что я могу сделать, это оставить их до тех пор, пока не узнаю о них больше.

 

Список литературы

1. Fried, Barbara H. 2005. “Begging with  the Question with Style: Anarchy, State and Utopia at Thirty Years”, Social Philosophy and Policy 22: 221-54.
2. Gaus, Gerald F. 2000. Political Concepts and Political Theories. Boulder, CO: Westview Press.
3. Harman, Gilbert. 1998. “Ethics and Observation”, in Geoffrey Sayre-McCord, ed. Essays on Moral Realism 119-24. Ithaca, NY: Cornell University Press.
4. Lauden, Robert B. 1992. Morality and Moral Theory. New York: Oxford University Press.
5. Locke, John. 1960 [1690]. Two Treatises of Government. Cambridge: Cambridge University Press.
6. Nietzsche, Friedrich. 1969 [1887]. On the Genealogy of Morals. New York: Vintage Books.
7. Nozick, Robert. 1974. Anarchy, State and Utopia. New York: Basic Books.
8. Rawls, John. 1971. A Theory of Justice. Revised ed. Cambridge, MA: Harvard University Press.
9. Schue, Henry. 2002. “Global Environment and Inernational Inequality”, in Schmidtz and Willot, eds. Environmental Ethics: What Really Matters, What Really Works. 394-404. New York University Press.
10. Williams, Bernard. 1985. Ethics and the Limits of Philosophy. Cambridge, MA: Harvard University Press.

 

References

1. Fried, Barbara H. 2005. “Begging with the Question with Style: Anarchy, State and Utopia at Thirty Years”, Social Philosophy and Policy 22: 221-54.
2. Gaus, Gerald F. 2000. Political Concepts and Political Theories. Boulder, CO: Westview Press.
3. Harman, Gilbert. 1998. “Ethics and Observation”, in Geoffrey Sayre-McCord, ed. Essays on Moral Realism 119-24. Ithaca, NY: Cornell University Press.
4. Lauden, Robert B. 1992. Morality and Moral Theory. New York: Oxford University Press.
5. Locke, John. 1960 [1690]. Two Treatises of Government. Cambridge: Cambridge University Press.
6. Nietzsche, Friedrich. 1969 [1887]. On the Genealogy of Morals. New York: Vintage Books.
7. Nozick, Robert. 1974. Anarchy, State and Utopia. New York: Basic Books.
8. Rawls, John. 1971. A Theory of Justice. Revised ed. Cambridge, MA: Harvard University Press.
9. Schue, Henry. 2002. “Global Environment and Inernational Inequality”, in Schmidtz and Willot, eds. Environmental Ethics: What Really Matters, What Really Works. 394-404. New York University Press.
10. Williams, Bernard. 1985. Ethics and the Limits of Philosophy. Cambridge, MA: Harvard University Press.