Проблема маргинальности микроистории: методологический аспект (Сердюк Т.Г.)

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия. г. Барнаул, пр-т. Ленина, 61а

кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии, онтологии и теории познания

Реферат: История переживает «кризис идентичности» и доверия, так как метаистория не смогла дать более или менее внятного ответа на вопрос о смысле и назначении социогенеза и культурной эволюции. По этой причине при всем многообразии методологических концепций не угасает интерес к микроистории, которая является главным пунктом сближения исторического и литературного нарратива. Поскольку микроистория не укладывается в привычные методологические концепты, возникает вопрос  о месте микроистории между традиционной историографией и литературой. Микроисторические исследования  являются единицами истории как целостности и предполагают наличие предзнания и вполне определенного уровня исторического сознания, предполагающего четкое различение понятий «историческое прошлое» и «историческая реальность». Значение микроистории состоит в том, что она связывает разрозненные события прошлого в единый исторический сюжет и распределяет их по степени значимости таким образом, чтобы у читателя формировалось «правильное» понимание относительно того, что следует воспринимать в качестве основного действия рассказа или его «значения» (meaning), а что — только в качестве фона, на котором это действие разворачивается. Данная статья содержит обзор и краткий анализ репрезентативных трудов по разным направлениям микроисторических исследований.

Ключевые слова: философия истории, методология исторического познания, микроистория, историческая реальность.

The problem of marginality micro-history: methodological aspect

Tatyana Serdyuk

PhD of  Philosohpy, proffesor of department of social philosophy, ontology and theory of knowledge, Altay State University

The Altay State University. 656049, Russia, Barnaul, 61A Lenin Avenue.

Abstract. History is going through "identity crisis" and the lack of trust, since metahistory  was not able to give more or less clear answer to the question about the meaning and purpose of sociogenesis and cultural evolution. For this reason, despite the variety of methodological concepts, the interest in micro-history has not weakened, micro-history is the main point of convergence of historical and literary narrative. Since micro-history does not fit into the usual methodological concepts, the question arises about the place of micro-history in traditional historiography and literature. Micro-historical research works are the units of history, which are viewed as integrity and suggest the presence of prescience and the certain level of historical perception, which requires a clear distinction between the concepts of "historical past" and "historical reality." The importance of micro-history is that it connects separate events of the past into a single historical plot and distributes them according to the degree of their significance, so that the reader formed " the right" understanding of what should be regarded as the main part of the story or "the meaning" and which events should be viewed only as a background where the events take place. This article is a review of the micro historical research.

Постмодернизм, распространив свое влияние на все сферы гуманитарного знания, подверг сомнению и основоположения исторического познания: понятие исторической реальности и исторического прошлого, идентичность автора, грань между нарративом в  историческом познании и литературе, специфику исторического сознания, а также достоверность источника. Это влияние совпало с моментом, когда история переживает «кризис идентичности» и доверия, так как метаистория не смогла дать более или менее внятного ответа на вопрос о смысле и назначении социогенеза и культурной эволюции. Однако при всем многообразии методологических концепций не угасает интерес к микроистории, которая является главным пунктом сближения исторического и литературного нарратива. При этом одни авторы утверждают, что микроистория находится в пространстве научного постмодерна и методологического плюрализма (И. Олабарри, Х.Уайт, Ф.Анкерсмит и др.), а другие категорически открещиваются от своей причастности к нему (К.Гинзбург, С.Черутти, Э. Ле Руа Ладюри, Н.-З. Дэвис). Первые утверждают, что микроистория может быть одной из форм постмодернистской историографии, другие настаивают на включении микроистории в список форм исторического повествования в рамках либо традиционного подхода к историческому познанию, либо рассматривают микроисторию как расширение пространства истории повседневности, сформированного историками школы «Анналов». И. Олабарри, как представитель первого направления, обозначил типические черты постмодернистской историографии именно через ее отношение к микроистории. Ситуации, когда фрагментация объекта  исследования рассматривается не в качестве препятствия, а в качестве необходимого условия исторического познания, может быть одной из предпосылок подобного вывода. Методологический плюрализм, присущий микроисторическим исследованиям ˗ еще один довод в его пользу: И. Оллабари утверждает, что в микроистории невозможно осуществить синтез исторической реальности и метаисторических схем, как это происходит в традиционных исследованиях, именно из-за ее сближения с художественным текстом. По этой причине микроистория не укладывается в привычные методологические концепты, но от этого не только не проигрывает, а во многом выигрывает. Сторонники второго подхода, среди которых мэтр микроистории К.Гинзбург, настаивают на том, что это направление не дотягивает до свойств "идеального типа" постмодернистской историографии, хотя признает, что традиционный «синтез» исторической реальности и исторического прошлого, применяемый в позитивизме, в микроистории осуществить невозможно. Проблемным является и место микроистории в пространстве между традиционной историографией и литературой. Безусловно, микроистория испытала воздействие «лингвистического поворота», в целом, и некоторых ключевых фигур постструктурализма, в частности, однако, некоторые исследователи, работающие в области микроистории, отвергают идею когнитивного релятивизма, и сохраняют уверенность в возможности (в известных пределах) познания исторической реальности. Многие представители итальянской микроистории, следующие характерным традиционалистским методологическим нормам, также настаивают, по словам Дж. Леви, на том, что «историческое исследование не является сугубо риторическим или эстетическим занятием» [22, c. 170], и главной методологической задачей является отрицание релятивизма, иррационализма и протест против сведения работы историка к чисто риторической деятельности по истолкованию текстов, а не самих событий. Подобным образом, утверждает И. Оллабари, и в работах по микроистории некоторых англо-американских историков, специализирующихся в изучении культурной истории Европы Нового времени, также отвергается сведение истории лишь к языку и субъективности. [29]

Исследователи считают, что главный вызов постмодернизма истории направлен к ее новому представлению об исторической реальности, поскольку размывается граница между фактом и вымыслом в источнике. На наш взгляд,  отношение к данной проблеме может быть достаточно диалектичным и умеренным в оценках. При достаточно скептическом отношении к новым методологическим тенденциям в историческом познании проникновение в его сферу постмодернизма привело к существенным сдвигам в современной историографии. Нацелив историка на поиск тех редких мгновений прошлого, которые сохранились в обрывочных и редких источниках, постмодернизм заставил историка перенести научные интересы из сферы макроисторических структур в область микроисторических ситуаций и повседневных отношений. Постмодернизм рассматривает язык не как средство отражения и коммуникации, а как главный смыслообразующий фактор, детерминирующий мышление и поведение,  что требует от историка пристальнее вглядываться в тексты, а микроистория, используя оригинальные источники, позволяет с небанального ракурса взглянуть  на  текст, отражающий действия человека в истории: микроисторическое исследование вправе избрать своим предметом не макроисторические  модели, иллюстрируя их событиями не из списка «исторически значимого», а события из повседневной жизни «безмолвного большинства». Однако обращение к микроистории нельзя считать следствием прямого воздействия постмодернизма: в постмодернистской парадигме историческое повествование почти полностью заполняется рефлексией познающего субъекта и отрицанием объективности исторического факта, а в поле зрения микроисторика оказывается и сам познаваемый субъект, погруженный в феноменологию социального бытия. Некоторые микроисторики отказываются от обычной манеры письма и прибегают к специфической технике повествования. Работа К. Гинзбурга «Сыр и черви: Космос человека XVI века» [8] написана в форме отчета о судебном расследовании, как и книга Н.-З.Дэвис «Возвращение Мартена Герра» [15] ˗ в форме повествования о странной истории перевоплощения сельского жителя XIV века из реального персонажа в самозванца с использованием судебных материалов.  При этом исследование Гинзбурга содержит недвусмысленную развязку, а казус Дэвис остается с открытым, незавершенным финалом. Э. Ле Руа Ладюри в известном труде «Монтайю, окситанская деревня (1294–1324)» в отличие от работ Гинзбурга и Дэвис, исследует не биографические коллизии отдельного персонажа, а повседневную жизнь маленькой французской деревни: представления  жителей о социальных ролях, позоре и преступлении, браке, религиозном культе, смерти и сексе [25] . Поиски формы в микроистории имеют не столько эстетический, сколько эвристический смысл. Дж. Леви говорил, что «историки не исследуют деревни, они ведут исследования в деревнях». Читатель интерпретирует и конструирует объект исследования через собственный обыденный и когнитивный опыт. Способ изображения помогает познанию и открывает новые возможности восприятия самого исторического сочинения.

Любое исследование, посвященное историческому познанию, неизбежно сталкивается с проблемой понимания. «Микроистория заставляет поразмыслить над более сложной проблемой: благодаря каким средствам этот вид нарратива вводит нас в присутствие прошлого, и благодаря какому опыту мы можем убедиться в действительности этого присутствия?» [30, 378] Попытка найти решение этой проблемы и показать, что, несмотря на свой теоретический характер, сама ее  постановка имеет прямое отношение к размышлениям о специфике микроистории, содержится работах Карло Гинзбурга [5], Симоны Черутти [40], Франклина Анкерсмита [2]. Нередко можно видеть, как микроисторию обвиняют в дискретности, а ее сюжеты ˗ в искусственной изолированности от культурно-исторического контекста. На наш взгляд, микроисторические исследования  являются единицами истории как целостности и рассчитывают на наличие предзнания и вполне определенного уровня исторического сознания, предполагающего четкое различение понятий «историческое прошлое» и «историческая реальность». Эта отчетливо видно в трудах Ф. Анкерсмита, с точки зрения которого, смысл и цель «микроистории» заключается в проблематизации границ, отделяющих наше, всякий раз настоящее и актуальное, представление о прошлом (или способ его репрезентации в тексте исторического сочинения) от прошлого как такового. А.Олейников отмечает в трудах Анкерсмита интересную особенность : рассуждая о значении микроистории в современной методологии исторического познания, Ф. Анкерсмит отмечает, что  она знакомит нас со столь же «необычным» миром прошлого, сколь необычными мы готовы считать предметы, избираемые современными художниками в качестве экспонатов своих ready-made-инсталляций.[30, c. 378] По его мнению, микроистория представляет собой осоый случай исторической репрезентации: она связывает разрозненные события прошлого в единый исторический сюжет и распределяет их по степени значимости таким образом, чтобы у читателя формировалось «правильное» понимание относительно того, что следует воспринимать в качестве основного действия рассказа или его «значения» (meaning), а что — только в качестве фона, на котором это действие разворачивается. Насколько же правомерно говорить о дискретности микроисторических исследований? Авторы различают в микроистории два варианта микроисторического дискурса ˗ интерпретацию-нарратив и интерпретацию-микромодель общества на определенном срезе культуры, в определенной эпистеме. Первый вариант вполне интегрирован в «лингвистический переворот», в который оказалось втянутым историческое познание в конце XX века, а второй оказывается редукцией  метанарративов. Чтобы в процессе редуцирования не допускать упрощения сложных проблем, микроисторик должен принимать во внимание глубинные взаимосвязи феноменов, создавшие тот или иной казус. Одни понимают казус как феномен, другие ˗ как методику вычленения объекта исследования и искусственную дискретность. На наш взгляд, различие в оценке  являются следствием различия в методологии исторического познания. Постструктуралист никогда не признает историческое событие феноменом, поскольку феноменологически дан лишь исторический источник, что само по себе предполагает дискретность исторической реальности. В свою очередь историк-традиционалист, исследуя казус, преследует цель реконструировать прошлое,  расставляя новые акценты и обнаруживая нюансы, способные изменить стереотипное восприятие данного феномена, вследствие чего дискретность преодолевается. Формулируя концепт в процессе письма и выражая его определенным образом лингвистически, автор текста ˗ нарратор ˗ выражает не реальное время, а условную темпоральность, органично включенную в современный культурный контекст. Эта временная линия проходит через весь нарратив. Время выглядит как последовательность дискретных пунктов (событий), с постоянной отсылкой читателя к референту (условной, означаемой реальности), на который автор ориентируется и по отношению к которому он располагает все события. Сложившийся нарратив имеет начало (общую ориентацию), середину (постановку проблемы, ее оценку и разрешение), конец (коду и возвращение к настоящему). Таким образом, утверждается мысль о согласительности и коммуникативности нарратива, включенности читателя в условную историю, в создаваемую реальность. Микроисторический нарратив отвечает этим требованиям в большей степени, чем любая иная форма исторического повествования.

В связи с разнообразием методологических подходов в современном историческом познании и об обретении микроисторическим нарративом среди них  постоянного статуса приходится переосмыслить содержание многих понятий, связанных с историческим исследованием. «Осознание историками во второй половине XX в. познавательных открытий философской герменевтики и так называемого лингвистического поворота, освоение ими возможностей современного психоанализа и постструктурализма, семиологии, литературной критики ˗ все это содействовало переосмыслению слов, с помощью которых строились рассуждения многих поколений профессионалов: «история», «историческая реальность», «историческое исследование» («исторический нарратив»), «историческое свидетельство» («исторический источник»)». [13, c.12]. Идея реконструкции истории «такой, какой она была», воссоздания ее с помощью «правильной» (истинной, верифицируемой) теории и научных (истинных) методов-способов постижения, объяснения реальности, уступает место концепту гуманитарного дискурса, создаваемого в соответствии с заданным правилом ˗ режимом истины, по выражению М. Фуко, выбранным жанром, языком, теорией и методом. Устанавливается зависимость между определенным типом дискурса (историческим нарративом) и способом культурной коммуникации. По мнению Зверевой, постановка и теоретическая разработка новыми интеллектуальными историками проблемы сходства и отличий исторического нарратива от литературного позволили им определить «территорию» исторического исследования и в процессе метакритики выделить из «логики письменного знания» (Ч. Бэйзмэн) своеобразие «логики исторического нарратива» (X. Уайт, Л. Минк, Ф. Анкерсмит).

Микроисторическое исследование нередко является историческим повествованием, которое содержит в себе элементы чистого описания, напрямую никак не связанные с сюжетной линией, — так называемые «упоминания», или notations, как их называл Ролан Барт. Они состоят из различного рода «незначимых» деталей, которые всегда можно опустить при изложении основного исторического действия, но они образуют как бы материально-вещественный фон повествования и отвечают за производимый им «эффект реальности». Это касается работ Натали-Зэмон Дэвис, К. Гинзбурга, Э. Ле Руа Ладюри, Р. Дарнтона и других авторов. Кроме того микроисторию отличает специфика способа обращения с объектом исследования. «Так же, как стирается граница между реальным миром и искусством в современном художественном творчестве, так же стирается граница между прошлым и настоящим благодаря последним революциям, произошедшим в историописании. В отличие от недавнего времени, сегодняшний исторический объект характеризуется неуловимостью и прозрачностью, делающими проблематичным разграничение прошлого и настоящего» [1, c.153-155]. Наиболее яркий пример такому положению дел дает именно микроистория. Говоря о работах Карло Гинзбурга и Натали Земон Дэвис, которые знакомят нас с судьбами простых людей XIV˗XVI в., Ф. Анкерсмит отмечает, что в них практически не вспоминаются крупные события этой эпохи. Рассказанные в них истории могли случиться столетием раньше или позже, они не являются репрезентативными только для своего времени. В результате происходит то, что Анкерсмит называет «осовремениванием прошлого» или «историзацией настоящего». Образуя «любопытное смешение теории и истории», эти работы представляют собой не столько особую форму объективного сообщения об уникальных событиях, сколько высказывание о самой природе исторической репрезентации: «Они поражают нас той необычайной непосредственностью, с которой прошлое заявляет о себе». [1, c.158] Они образуют как бы фон повествования и отвечают за производимый им «эффект реальности».  Например, упоминание Н.-З.Дэвис в «Возвращении Мартена Герра» гражданского иска в суд от деревенской женщины на возмещение причиненного морального вреда её односельчанкой: та публично назвала её «клушей». Эта фоновая деталь не позволяет усомниться в уровне правосознания и судопроизводства во Франции  XIV века. Однако, рассуждая с формальной точки зрения, можно сказать, что в микроистории детали фона всегда будут занимать подчиненное место по отношению к основному действию повествования. Это принципиально новый подход к композиции исторического повествования. Традиционно описание исторического контекста помещается в начале работы, создает эффект присутствия реальности, в которую вписан объект исследования. Это объясняется тем, что  фон являет собой общие условия, в которых содержится собственно сюжет микроисторического повествования. Реже его применяют для толкования: в этом случае из контекста выводят общие причины, которые позволяют объяснить отдельные ситуации. В последние годы значительная часть историков, отнюдь не только тех, кто связан с микроисторией, заявляли о своей неудовлетворенности этими способами применения понятия контекста, когда предполагается наличие некоего единого, однородного контекста, внутри и в зависимости от которого действующие лица определяют свой выбор. В противоположность этому микроисторики напоминают прежде всего о разнообразии отчасти противоречивых и во всяком случае неоднозначных опытов и социальных представлений, посредством которых люди конструируют мир и свои действия. По мнению Ж. Ревеля, они предлагают перевернуть наиболее распространенный у историков подход, когда исследователь в своем анализе отталкивается от глобального контекста, полностью определяющего место текста и его интерпретацию, и начинать, напротив, с собирания воедино множества контекстов, которые необходимы как для идентификации текста, так и для понимания рассматриваемых поступков.[33, с.111] Микроистория, вводя разнообразные и множественные контексты, постулирует, что каждый исторический персонаж участвует прямо или опосредованно в процессах разных масштабов и разных уровней, от самого локального до самого глобального и, следовательно, вписывается в их контексты. Вопреки общепринятому мнению, в микроистории нет разрыва между локальной и глобальной историей.

Таким образом, главный парадокс, перед которым ставит нас микроистория, состоит в том, что ощущение необычайной близости прошлого создается в ней при отсутствии сколько-нибудь целостной картины, представления об этом прошлом. Создается впечатление ленты новостей из прошлого: в одной из провинций появился самозванец, в печатной мастерской подмастерья изуверски убили кошек хозяйки, приговорен к смертной казни мельник, распространявший богомерзкие идеи о происхождении жизни, деревенская девочка рассказывает, как ее совратил сельский священник. По своему содержанию эта «лента» вроде бы мало отличается от настоящего, которое составляет текущий повседневный опыт читателя исторического сочинения. Материал микроистории приуготовлен этим опытом и через него интерпретируется. Именно этот вопрос обсуждается в статье Симоны Черутти «Микроистория: социальные отношения против культурных моделей?» [42]. Отвечая на него, автор высказывается за ограничение числа необходимых контекстов тем, что она называет «эмической перспективой» микроисторического анализа: «Отнестись к людям всерьез» означает принять во внимание их действия и намерения. Это как раз то, что и предполагает эмический подход. Термины «эмический» и «этический» были предложены лингвистом Кеннетом Пайком и образованы от суффиксов слов “phonetic” (фонетический) и “phonemic” (фонемический). В антропологии они обозначают два разных исследовательских метода. Эмический подход основан на понятиях и языке, которыми оперируют сами «акторы». Этический подход основан на категориях, присущих исследователю[41, c. 74]. Именно эмический подход пробудил у многих социальных историков новый интерес к культуре и сознанию — тем сторонам прошлого, которым ранее они уделяли мало внимания [42, c.70]. В свете этой перспективы необходимый исследователю комплекс исторических документов выстраивается на основе взаимоотношений, которые «акторы» сами установили с традицией, с тем или иным текстом, с изучаемым нами верованием. Например,  общественная жизнь, в которой участвует Меноккио [мельник из книги К. Гинзбурга «Сыр и Черви» — Т. С.], т.е. его отношения более чем с десятком друзей и знакомых, упоминаемых в его судебных показаниях, побуждают нас к исследованию сети социальных связей, которую нам демонстирует сам Меноккио. По мнению Черутти, К.Гинзбург изучает убеждения и верования Меноккио оставаясь  преимущественно на уровне интерпретации сознания. Жизнь Меноккио (насколько для историка оказалось возможным ее реконструировать) является всего лишь «трамплином», от которого исследователь может оттолкнуться, чтобы реконструировать сложную космологию фриульского мельника. [42, c.60].  То же можно сказать и сюжете «Мартена Герра» Н.-З.Дэвис. Метод «драматической реконструкции» предполагает междисциплинарный подход, в котором сочетаются художественная и аналитическая интерпретация события. Историк, находясь в рамках нарратива, не боится слов «вероятно» или «это могло быть результатом» и тому подобных в тех случаях, когда источники не содержат ответа на поставленный вопрос, то есть, с точки зрения традиционной науки, использует недопустимый прием. Н.-З. Дэвис, анализируя уникальный случай самозванства в крестьянской среде, обстоятельно характеризует нравы, обычаи, культуру французских крестьян XVI века, скрупулезно восстанавливает протоколы судебных заседаний. Историческое событие «оживает» в диалогах действующих лиц, восстановленных по документальным источникам. Одновременно, вживаясь в образы героев, детально представляя себе их мир, она интерпретирует мотивы их поведения, подчеркивая авторское содержание этих интерпретаций. Дэвис пытается разобраться не только в конкретном случае, но и в его культурном контексте. Было ли обычным для обитателей деревень и городов XVI века менять свое имя и привычный образ жизни, принимать образ другой личности? В каком-то смысле это происходило сплошь и рядом, утверждает Дэвис: Дагерры, переехав в другую область, стали Геррами и были вынуждены жить новой жизнью, приспосабливаясь к новым стереотипам поведения. Во время карнавалов и празднеств молодые люди имели обыкновение рядиться в какого-нибудь зверя или в человека иного имущественного положения, иного пола и говорить от лица этой маски; во время «кошачьих концертов» один крестьянин мог изображать другого, играть роль того лица, которое подвергается осмеянию, всякий в деревне мог получить прозвище [15, c. 65˗66]. Бывали случаи и менее бескорыстного притворства: здоровые нищие прикидывались хромыми или слепыми, некоторые люди назывались чужим именем, чтобы получить наследство и т.д. [15, c.66]. В данном случае самозванец захотел стать другим человеком и начать новую жизнь, не просто меняя что-то в себе, а выдавая себя за другого, намеренно вводя в заблуждение окружающих. Мартен Герр оказывается нетипичной личностью, так как его поступки утрируют типические обстоятельства.

В микроисторическом нарративе можно наблюдать отчетливую тенденцию к сближению истории и литературного анализа. Историки традиционного направления часто не видят различий между нарративом как повествованием и нарративом как методологическим построением – между «master-narratives» и исторической деконструкцией. Однако П.Рикёр отмечал, что любой исторический сюжет несет в себе структуру и стиль, свойственную литературному произведению – во-первых, завязку, кульминацию и развязку, во-вторых, недвусмысленное использование прошлого времени в глагольных формах [35, c.100], [35, c.139].

Любой историк, независимо от методологических пристрастий, рассматривает событие как некий свершившийся сюжет, а нереальность происходящего отражается на в прошедшем времени глагольных форм. В микроистории этот аспект исторического исследования становится предельно выразительным. Особое место в полемике традиционалистов и нарративистов занимают проблемы анализа литературного стиля, тропов, лингвистических особенностей исторического источника. Прозрачность языка есть иллюзия , а форма описания неразрывно связана с содержанием. Это утверждают Х.Уайт и Ф.Анкерсмит, и подобное утверждение характерно для большинства историков, создающих постмодернистский проект истории.

Вопреки распространенному мнению, микроистория, как и история вообще, выясняет причины событий, она даже выражает это устремление отчетливее некоторых других исторических течений (скажем, истории ментальностей), потому что возвращается к нарративному, т.е. каузальному или квазикаузальному способу изложения. Но, в отличие от макроистории, она толкует эти причины не в дедуктивном, а в индуктивном плане, т.е. в таком, где «причина» более всего противоположна «смыслу». Ориентация микроистории на «индуктивную» причинность, действующую не на уровне макросоциальных процессов, а в частном опыте , предполагает, что его слова и поступки не навязаны ему никакими абстрактными сущностями, например, глобальными общественными закономерностями. Mакросоциологический подход дедуктивен, он специфицирует свои доказательства, исходя из глобальной модели. С такой точки зрения каузальное построение создается главным образом благодаря категориям, выражаемым моделью. Вводимые в нее эмпирические данные имеют прежде всего иллюстративную функцию, достигаемую рядом риторических и/или стилистических приемов. Микросоциологический подход индуктивен, он индивидуализирует механизмы и обобщает их через источники. Макроисторический подход предрасположен к эссенциализму, к оперированию общими категориями (скажем, классовой типизации: «все буржуа были таковы» или «поступали так»); микроистория, напротив, эмпирична, она исследует непредсказуемо-индивидуальные, «нормально исключительные» поступки исторических агентов, не сводимые к абстрактным категориям и вытекающие из их свободной самодеятельности.

Интерпретация исторического факта, отраженного в источнике, должна учитывать, что любое событие есть результат  действия человеческой психики. В этом смысле цели микроисторического исследования полностью совпадают с целями интеллектуальной истории.  Когда историк задается вопросом о мотивации поступков исторического субъекта, он сталкивается  с проблемой непостижимости мышления «другого», и проблема из методологической становится экзистенциальной. Ментальность современного историка является препятствием для постижения античной, средневековой и т.п. ментальностей. О невозможности постижения мотиваций людей говорил еще У.Дрэй. Микроистория, освободившись от позитивистских установок на реконструкцию событий «так, как было на самом деле», и, используя историческое событие в качестве сюжетной основы, позволяет не скрывать свое пристрастие к интерпретации ментальных оснований действий людей в истории.

С проблемой интерпретации связан ряд вопросов аксиологического характера, что обусловлено неоднозначностью последствий исторического события. Говоря о негативных и позитивных последствиях события, оценивая их как конструктивные или деструктивные, историк должен соотносить их не только с геополитическим или экономическим эффектом, который они произвели на современные автору процессы, но и  с целями, которые преследовал сам субъект исторического действия. Ни онтологически, ни аксиологически результаты деятельности не могут быть выведены однозначно из исходных исторических условий. Непредсказуемость изложения в нарративе является следствием того, что наши попытки объяснить и оценить действия исторического субъекта с позиций современной рациональности часто терпят крах, поскольку историческому процессу присуща квазикаузальность. П.Рикёр отмечал, что в истории объяснение всегда связано с интерпретацией и подчеркивал, что асимметрия между способами референции в историческом рассказе и рассказе вымышленном не подлежит сомнению, поскольку историческая интенциональность нацелена на события, действительно имевшие место. Это придает ей реалистический оттенок, что несопоставимо ни с какой литературой, сколь бы реалистичной она себя не считала. Но эта референция безусловно заимствует некоторые примеры метафористической референции, общей для всех поэтических произведений, под которыми П.Рикёр подразумевает реконструкцию реальности с помощью воображения. В связи с этим обнаруживается еще одно обвинение, предъявляемое нарративным исследованиям. Оно состоит в том, что в процессе интерпретации исторического источника навязывается многозначность и разветвление смыслов, более того, обнаруживается потеря смысла и уход от истины в процессе ее поиска. Референт из проективного становится все более имитативным и, в конце концов, окончательно превращается в артефакт. Для нарративиста обаяние смысловой многозначности заключается в том, что она   призвана развеять иллюзию «понятности» и доступности исторического события. Это избавляет историков от традиционных представлений о том, что прошлое не такое запутанное и многообразное, как настоящее, что жить было проще, управлять государством легче, что  модернизируя прошлое, его можно понять, как настоящее, которое считается понятным a priori. Исходя из того, что всякий исторический источник может быть неоднократно истолкован, микроистория утверждает: исторические образы не должны нести на себе оценочного клейма, а поставленная проблема не обязательно будет решена именно этим автором и сейчас. Нарративное микроисторическое исследование разрушает привычные историографические константы и не позволяет ставить точку на историческом факте как отработанном материале. Расширение смыслов исторического события в процессе нарративного изложения иногда напоминает Чеширского кота, возникающего постепенно и фрагментарно из собственной улыбки. Парадокс заключается в  том, что по мере расширения смыслов прежняя оценка предмета и его традиционное смысловое значение растворяется и о прежней, казалось бы, неоспоримой истине напоминает только плавающая в воздухе саркастическая улыбка. Примером тому может служить исследование Ж.Ле Гоффа «Людовик Святой». Автор убежден: чем больше источников, тем ближе исторический образ к артефакту. Кроме того, расширение числа источников не является гарантией приближения к достоверности. К этому выводу Ле Гоффа можно добавить: поскольку остановить процесс расширения исторической реальности нельзя,  эволюция смыслового содержания исторического образа неизбежна.

Для историка традиционалиста отождествление историописания с художественной литературой   кажется крамольной, разрушающей устои позитивной науки. По мнению «крайних» нарративистов, до сих пор креативный пафос принадлежал не историческому источнику, а историку-исследователю, а еще точнее – проблеме, которую он конструировал, исходя из субъективных мотиваций. Текст исторического источника как исторический феномен отодвигался на второй план. Как только Х.Уайт ввел  историю в пространство  нарративного домысла, так естественным и логичным оказалось отождествление историографии с литературоведением, а истории с литературой. Действительно, главной чертой, сближающей историописание с литературой,  является эффект остранения, исследованный В.Шкловским: автор вместо иллюзии узнавания вещи дает ее описание как незнакомой. Микроисторический текст, содержащий фрагмент исторической реальности, в отличие от метаисторических конструктов, рассматривает исторический процесс в его воображаемой незавершенности. Это сближает условность историописания с литературно-драматическим эффектом остраннения.

Нарративисты утверждают, что вопрос, где в микроисторическом повествовании заканчивается теоретический, научный дискурс и, где начинается художественная проза, не так прост, как может показаться на первый взгляд, и он остается пока открытым. Например, резкое неприятие Х.Уайта историками-традиционалистами объясняется тем, что он не оставляет за историческим источником права называться ничем иным, как литературным текстом.

Таким образом, методологическая, формальная и содержательная маргинальность микроистории позволяет выделить несколько уровней значения: когнитивный, опытный и этический. [40] Ни одно из микроисторических исследований не является чисто описательным, призванным подтвердить или опровергнуть какой-либо «охватывающий закон»: и деревня Монтайю, и Меноккио, и Мартен Герр, и Томас из Элдерсфилда уникальны. В когнитивном поле остается нерешенным вопрос об отношении микроисторического события к макроисторической структуре, уровнях контекстуализации микроистории. Проблема опыта состоит в том, что расширение круга источников не всегда приближает, а зачастую отдаляет нас от понимания исторического события или мотиваций действий людей. Об этом свидетельствует признание Ле Гоффа по поводу исследования источников в «Людовике Святом». В свою очередь, этический аспект заключается в отношении нарратора как прошлому, так и к настоящему, на которые он пытается воздействовать посредством презентации моральных устоев исследуемой эпохи.

Микроисторическое исследование представляет собой совокупность разнообразных индивидуальных смыслов, дополняемых интерпретатором в процессе прочтения, следовательно, является не финалом познавательного процесса, а лишь его началом.

Литература:

1. Анкерсмит Ф. История и тропология: взлет и падение метафоры. − Москва: Прогресс−Традиция, 2003.− 496 с. 
2. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. — Москва: Идея-Пресс, 2003. — 360 с.
3. Борисенкова А. Нарративный поворот и его проблемы. ж. НЛО, №103, 2010. − [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/103
4. Визгин В.П. Постструктуралистская методология истории: достижения и пределы . − ж. Одиссей. Человек в истории. 1996. – Москва: Coda, 1996. – С. 39–59.
5. Гинзбург К. Микроистория: две-три вещи,которые  я о ней знаю. Мифы-эмблемы-приметы: морфология и история. − Москва: «Новое издательство», 2004.− 348 с.
6. Гинзбург К. Широты, рабы и Библия: опыт микроистории. ж. «НЛО» № 65, 2004.−  [Электронный ресурс] Режим доступа:  http://zadocs.ru/cultura/27814/index.html
7. Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки.  Одиссей. Человек в истории.1990. ˗ Москва: Coda, 1990. –  С.132-146
8. Гинзбург К. Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. –  Москва: РОССМЕН, 2000. – 272 с.
9. Гренди Э. Еще раз о микроистории.  Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. 1996.  Москва: Изд-во Института всеобщей истории РАН, 1997. –  С. 291-302. 
10.  Гуревич А. Историк конца 20 века в поисках метода. Одиссей. Человек в истории.1996. ˗ Москва: Coda, 1996. –  С.7-10
11.  Гуревич А. М. «Территория историка». Одиссей. Человек в истории.1996. ˗ Москва: Coda, 1996. –  С.82-109
12.  Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. – Москва: Новое литературное обозрение, 2002 . – 379 с.
13. Зверева Г. Реальность и исторический нарратив; проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории. Одиссей. Человек в истории. 1996. – Москва: Coda, 1996. – С. 11–24.
14. Зенкин С. Микроистория и филология; Казус: индивидуальное и уникальное в истории 2006. − Москва: Наука, 2007, с. 365-377
15. Земон Дэвис Н. Возвращение Мартена Герра. — Москва: Прогресс, 1990. — 208 с.
16. Земон Дэвис Н. Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века. — Москва: Новое литературное обозрение, 1999. — 400 с.
17. Земон Дэвис Н. Обряды насилия. В сборнике: История и антропология. Междисциплинарные исследования на рубеже XX-XXI веков. — Санкт-Петербург: Алетейя, 2006. — С. 111-162
18. Иггерс Г. История между наукой и литературой: размышления по поводу историографического подхода Хейдена Уайта. Одиссей: Человек в истории. 2001. – Москва: 2001. – С. 140–154.
19. Иггерс Г., Ван Э. Глобальная история современной историографии. − Москва: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2012. − 432 с.
20. Кобозева З. Антропология повседневного быта: макроистория из микроанализа. −  Ж. Теория и практика общественного развития. − Москва: №8, 2013. −   с.233-238
21. Коньков Д. Микроанализ  как метод верификации макроисторической концепции. Ж. Вестник Томского государственного университета. −  Томск: №2(6) , 2009. − с.44-46
22. Леви Дж. К вопросу о микроистории. В сборнике: Современные методы преподавания новейшей истории. − Москва: ИВИ РАН, 1996. −  С.167-190.
23. Леви Дж. Биография и история. В сборнике: Современные методы преподавания новейшей истории. −  Москва: ИВИ РАН, 1996. − С.191-206.
24. Ле Гофф Ж. Людовик Святой. ˗ Москва: Ладомир, 2001. − 800 с.
25. Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294–1324). − Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2001. ˗ 536 с.
26. Медик Х. Микроистория. В сборнике: THESIS: теория и история экономических и социальных институтов и систем. Москва, № 4, 1994. − С.192-197
27.  Менщиков В.В. Историческая локалистика (микроистория) в системе гуманитарного знания / В. В. Менщиков : [Электронный ресурс] режим доступа: http://mmj.ru/index.php?id=36&article=203.
28. Междисциплинарные исследования на рубеже XX-XXI веков. − Санкт-Петербург: Алетейа,  2006. − с. 111-162.
29. Олабарри И. "Новая" новая история: структура большой длительности. В сборнике: Ойкумена. Альманах сравнительных исследований политических институтов, социально-экономических систем и цивилизаций. № 2. − Харьков: Константа, 2004. −  230 с.
30. Олейников А. Микроистория и генеалогия исторического опыта. Казус: индивидуальное и уникальное в истории 2006. − Москва: Наука, 2007  −  с. 378-392
31. Польская С. А. Микроистория в зеркале исследований современной французской медиевистики. − [Электронный ресурс]   режим доступа: http://www.newlocalhistory.com/node/239
32. Прошлое −  крупным планом: современные исследования по микроистории . Сб. научных статей ˗ Санкт-Петербург: Алетейя, 2003. ˗ 268 с.
33. Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального. Одиссей: человек в истории.1996. −  Москва: Coda, 1996 −   с. 110-127
34. Репина Л. Вызов постмодернизма и перспективы культурной и интеллектуальной истории. Одиссей. Человек в истории.1996. −  Москва: Coda, 1996. −  с.25-38.
35.  Рикёр П. Время и рассказ. Т.1 − Москва ˗ Санкт-Петебург: Университетская книга, 2000. – 224 с.
36. Серединская Л.А. Героизм в системе экзистенциалов социального бытия. В сборнике: Философские дескрипты. Сборник научных статей под ред. А.Н.Мельникова. − Барнаул, 2013. − С.87˗101;
37. Сыров В. Обречены ли исторические нарративы быть мифами? В сборнике: Век памяти, память века: Опыт обращения с прошлым в XX столетии. ˗ Челябинск: Каменный пояс, 2004 − с.85-99
38. Троцук И. Нарратив как междисциплинарный методологический конструкт. [Электронный ресурс] − режим доступа: http://rudocs.exdat.com/docs/index-166423.html
39. Трубникова Н. Между глобальной историей и забвением. История расследования жизни «маленького человека». Томск: Изд-во Томского государственного ун-та, № 2 (6),  2009. − С.63-66.
40. Фрёйман Э. Три слоя значения в микроистории. [Электронный ресурс] / Фрёйман Э. − режим доступа: http://gefter.ru/archive/8652
41. Черданцева И.В. Пролегомены к пониманию человека в истории. − Барнаул, 2014
42. Черутти С. Микроистория: социальные отношения против культурных моделей? Казус: индивидуальное и уникальное в истории. Москва: 2006 −   с.354-375
43. Шартье Р. История сегодня: Сомнения, вызовы, предложения. Одиссей. 1995. – Москва: Наука, 1995. – С. 192–205.
44. Шартье Р. История и литература. Одиссей: Человек в истории. 2001. – Москва: Наука, 2001. – С. 162–175.
45. Шартье Р. Новая культурная история. В сборнике: Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения Ю.Л. Бессмертного: В 2 кн. – Москва, 2003. – Кн. 1. – С. 271–284.
46.  Шуб М., Назарова А. Прошлое в масштабах микроистории.  Казань: ж. Вестник Казанского государственного университета культуры и искусств. № 1,2012. – С. 12-16
47. Уайт Х. Метаистория: историческое воображение 19 века. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2002.  ˗ 528 с.
48.  Хайемс П. Странный случай с Томасом из Элдерсфилда. Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ "другого" в культуре. Москва: 1994 −  с. 161-174

References:

1. Ankersmit F. Istoriya i tropologiya: vzlet i padeniye metafory. [ History and Tropology: The Rise and Fall of Metaphor]. − Moscow, 2003. − 496 p. (In Russ)
2. Ankersmit F. Narrativnaya logika. Semanticheskiy analiz yazyka istorikov.  [Narrative logic. Semantic Analysis of the Historian language]. −  Moscow, 2003. −  360 p.  (In Russ)
3. Borisenkova A. Narrativnyy povorot i ego problemy. [Narrative twist and its problems] Available at: http://magazines.russ.ru/nlo/2010/103 (In Russ)
4. Vizgin V. Postmodernistskaya metodologiya istorii. [Postmodern methodology of history] . Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 1996]. −  Moscow, «Coda» Publ, 1996.  − pp.39-59 (In Russ)
5. Ginzburg K. Mikroistoriya: dve-tri veshchi.kotoryye ya o ney znayu. Mify-emblemy-primety: morfologiya i istoriya. [Micro-story, two or three things I know about her. Myths, emblems, signs: morphology and history]. −   Moscow, «Novoye izdatelstvo» Publ . 2004. − 348 p. (In Russ)
6. Ginzburg K. Shiroty. raby i Bibliya: opyt mikroistorii. [Latitude, slaves and the Bible: the experience of micro-history] «NLO» Publ. 2004, N. 65. Available at:  http://zadocs.ru/cultura/27814/index.html (accessed 20.10.2016) (In Russ)
7. Ginzburg K. Obraz shabasha vedm i ego istoki. Odissey. Chelovek v istorii.1990. [Image coven and its origins. Odyssey. Man in istorii.1990]. − Moscow, «Coda» Publ, 1990. pp.132-146 (In Russ)
8. Ginzburg K. Syr i chervi. Kartina mira odnogo melnika. zhivshego v XVI v. [Cheese and worms. The world picture of a miller who lived in the XVI century] − Moscow, ROSSMEN Publ., 2000 − 272 p. (In Russ)
9. Grendi E. Eshche raz o mikroistorii. Kazus. 1996. Individualnoye i unikalnoye v istorii. [Once again on microhistory // Kazus. 1996. Individual and unique in history]. − Moscow: «Institut vseobshchey istorii RAN» Publ, 1997. –  pp. 291-302. (In Russ)
10. Gurevich A. Istorik kontsa 20 veka v poiskakh metoda [Historian of the late 20th century in search of a method] Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 1996]. −  Moscow, «Coda» Publ, 1996.  − pp. 7˗10 ; (In Russ)
11. Gurevich A. «Teyerritoriya istorii» [«Territoriya history»] Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 1996]. −  Moscow, «Coda» Publ, 1996.  − pp.82 ˗109; (In Russ)
12. Darnton R. Velikoye koshachye poboishche i drugiye epizody iz istorii frantsuzskoy kultury . [The great cat massacre and other episodes in the history of French culture]. – Moskow, «Novoye literaturnoye obozreniye» Publ., 2002 . – 379 p.  (In Russ)
13. Zvereva G. Realnost i istoricheskiy narrativ. [Realnost and historical narrative] Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 1996]. −  Moscow, «Coda» Publ, 1996. −  pp. 11˗24 .; (In Russ)
14. Zenkin S. Mikroistoriya i filologiya [The micro and philology] − Moscow, Nauka Publ. 2007− pp. 365-377
15. Zemon Devis N. Vozvrashcheniye Martena Gerra. [Return of Martin Guerre]. – Moskow, Progress Publ. , 1990. − 208 p. (In Russ)
16. Zemon Devis N. Damy na obochine. Tri zhenskikh portreta XVII veka. [Ladies on the sidelines. Three female portrait XVII century]. – Moskow, «Novoye literaturnoye obozreniye» Publ, 1999. − 400 p. (In Russ)
17. Zemon Devis N. Obryady nasiliya. Istoriya i antropologiya. Mezhdistsiplinarnyye issledovaniya na rubezhe XX-XXI vekov [Rites of the violence. History and Anthropology. Interdisciplinary studies at the turn of XX-XXI centuries]. − St. Petersburg , «Aletheia» Publ, 2006. − pp. 111-162 (In Russ)
18. Iggers G. Istoriya mezhdu naukoy i literaturoy [History between the science and the literature]. Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 2001]. −  Moscow, «Coda» Publ, 2001. − pp.140–154 (In Russ)
19. Iggers G. Globalnaya istoriya sovremennoy istoriografii. [Iggers G. Global history of modern historiography]. − Moscow,  «Canon+» Publ, 2012. − 432 p. (In Russ)
20.  Kobozeva Z. Antropologiya povsednevnogo byta: makroistoriya iz mikroanaliza. [Kobozeva Z. Anthropology of everyday life: from a macro-story microanalysis] Zh. Teoriya i praktika obshchestvennogo razvitiya. [Theory and practice of social development].− Moskow, n.8, 2013− pp. 233-238 (In Russ)
21.  Konkov D. Mikroanaliz kak metod verifikatsii makroistoricheskoy kontseptsii. [Kon'kov D. Microanalysis as a method of verification macrohistorical concept]. Zh. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. [Bulletin of the Tomsk State University] − Tomsk: №2(6) , 2009. − pp.44-46 (In Russ)
22. Levi Dzh. K voprosu o mikroistorii. [Levy J.. On the issue of micro-history]  Sovremennyye metody prepodavaniya noveyshey istorii. [Modern methods of teaching modern history: the collection of sciencific articles ]. – Moskow, IVI RAN Publ. 1996. −  pp.167-190.
23. Levi Dzh. Biografiya i istoriya. Sovremennyye metody prepodavaniya noveyshey istorii. [J. Levy. Biography and History. Modern methods of teaching modern history]. – Moskow, 1996. – pp.191-206.
24. Le Goff Zh. Lyudovik Svyatoy. [Zh. Le Goff. St. Louis]. – Moskow, «Ladomir» Publ., 2001. − 800 p.  (In Russ)
25. Le Rua Ladyuri E. Montayu. oksitanskaya derevnya (1294–1324). Le Roy [Ladurie E. Montaillou, village Occitan (1294-1324)]. – Ekaterinburg, Ural State University Publ., 2001. – 536 p. (In Russ)
26. Medik H. Mikroistoriya. [Medic H. Micro-history]. Teoriya i istoriya ekonomicheskikh i sotsialnykh institutov i sistem.[THESIS: theory and history of economic and social institutions and systems: the collection of sciencific articles] . − Moskow, № 4, 1994. − pp.192-197 (In Russ)
27. Menshchikov V. Istoricheskaya lokalistika (mikroistoriya v sisteme gumanitarnogo znaniya). [Menshikov V. Historical lokalistika (microhistory in humanities system] − Available at: http://mmj.ru/index.php?id=36&article=203.  (accessed 20.10.2016)  (In Russ)
28. Mezhdistsiplinarnyye issledovaniya na rubezhe XX-XXI vekov.[ Interdisciplinary studies at the turn of XX-XXI centuries: the collection of sciencific articles]. — St. Petersburg , «Aletheia» Publ. 2006. — pp. 111-162 (In Russ)
29. Olabarri I. Novaya "novaya " istoriya - struktura bolshoy dlitelnosti; [Olabarri I. The new "new" Istria - the structure of long duration]. Oykumena. Almanakh sravnitelnykh issledovaniy politicheskikh institutov. sotsialno-ekonomicheskikh sistem i tsivilizatsiy [Ecumene. Almanac comparative studies of political institutions, economic and social systems and civilizations: the collection of sciencific articles] − Kharkov, «Konstanta» Pabl. 2004. −  230 p. (In Russ)
30.  Oleynikov A. Mikroistoriya i genealogiya istoricheskogo opyta; [Oleynikov A. The micro genealogy and historical experience] Kazus: individualnoye i unikalnoye v istorii [Casus: individual and unique in the history of : the collection of sciencific articles]. − Moskow, «Nauka» Publ. 2007  −  pp. 378-392 (In Russ)
31.  Polskaya S. A. Mikroistoriya v zerkale issledovaniy sovremennoy frantsuzskoy mediyevistiki; [Polskaya S. A. The micro in the mirror of the modern French medieval studies] Available at: http://www.newlocalhistory.com/node/239 (accessed 20.10.2016)  (In Russ)
32.  Proshloye - krupnym planom. Sovremennyye issledovaniya po mikroistorii [Past − closeup. Modern research on micro-history: the collection of sciencific articles: the collection of sciencifi articles]. − St. Petersburg , «Aletheia» Publ. 2003. ˗ 268 p. (In Russ)
33.  Revel Zh. Mikroistoricheskiy analiz i konstruirovaniye sotsialnogo. [Revel J. microhistorical analysis and construction of Social] Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 1996]. −  Moscow, «Coda» Publ, 1996.  −   pp. 110-127 (In Russ)
34.  Repina L. Vyzov postmodernizma i perspektivy kulturnoy i intellektualnoy istorii. [Repin L. Challenge of Postmodernism and prospects of cultural and intellectual history] Odissey. Chelovek v istorii. 1996 [Odysseus. Man in History. 1996]. −  Moscow, «Coda» Publ, 1996.  −   pp. 25-38 (In Russ)
35.  Riker P. Vremya i rasskaz. [Ricoeur P. Time and narrative]. – Moskow− St. Petersburg, «Universitetskaya kniga» Publ. 2000 – 224 p. (In Russ)
36. Seredinskaja L.A. Geroim v sisteme jekzistencialov social̓nogo bytija. [Heroizm in the existencial of the social being]. Filosofskie descripty [ Philosophical descripts]. ˗ Barnaul, 2013, ˗ pp. 87 ˗101 (In Russ)
37.  Syrov V. Obrecheny li istoricheskiye narrativy byt mifami? [Syrov V. Are Doomed historical narratives be myths?] Vek pamyati. pamyat veka: Opyt obrashcheniya s proshlym v XX stoletii. Century of memory, the memory of the century: the treatment of past experience in the XX century: the collection of sciencifi articles] ˗ Chelyabinsk: «Kamenny poyas»Publ.  2004 − pp.85-99  (In Russ)
38. Trotsuk I. Narrativ kak mezhdistsiplinarnyy metodologicheskiy konstrukt  [ Trotsuk I. narrative as an interdisciplinary methodological construct of contemporari social science] Available at: http://rudocs.exdat.com/docs/index-166423.html  (accessed 20.10.2016) (In Russ)
39. Trubnikova N. Mezhdu globalnoy istoriyey i zabveniyem. [Вetween global history and oblivion]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universitetaх [Messenger of Tomsk State University ]. − Tomsk: № 2 (6),  2009. − pp.63-66. (In Russ)
40. Freyman E. Tri sloya znacheniya v mikroistorii [ Three layers of value in micro-history] Available at: http://gefter.ru/archive/8652 (accessed 20.10.2016) (In Russ)
41. Cherdanceva I.V. Prolegomeny k ponimaniju cheloveka v philosophii. [Prolegomena too the understanding of man in philosophi] ˗ Barnaul. 2014. (In Russ)
42. Cherutti S. Mikroistoriya: sotsialniye otnosheniya protiv kulturnykh modeley? [ Micro-History: social relations against cultural models?]. Kazus: individualnoye i unikalnoye v istorii.[ Casus: individual and unique in the history: the collection of sciencific articles ] – Moskow, 2006 − pp. 354-375 (In Russ).
43. Shartye R. Istoriya segodnya: Somneniya, vyzovy, predlozheniya. [History today: Doubts, challenges, suggestions].  Odissey: Chelovek v istorii. 1994 [Odyssey: A man in history. 1994] – Moskow, 1995. − pp. 192-205. (In Russ)
44. Shartye R. Istoriya i literatura  [History and Literature] Odissey: Chelovek v istorii. 2001 [Odyssey: A man in history. 2001]. – Moskow, 2001. – pp. 162–175. (In Russ)
45. Shartye R. Novaya kulturnaya istoriya. [New cultural history]. Homo Historicus: K 80-letiyu so dnya rozhdeniya [Homo Historicus: the 80th anniversary of the birth of Y. Bessmertniy: the collection of sciencific articles] − Moskow, 2003. − B. 1.− pp. 271-284. (In Russ)
46. Shub M.. Nazarova A. Proshloye v masshtabakh mikroistorii. [Past-wide micro-history]. Vestnik Kazanskogo gosudarstvennogo universiteta kultury i iskusstv. [Journal of Kazan State University of Culture and Arts. ] − Kazan, 2012. № 1 − pp. 12-16 (In Russ)
47. White H.  Metaistoriya: istoricheskoye voobrazheniye XIX veka. [Metahistory: historical imagination of the 19th century] − Ekaterinburg, The Ural State University  publ, 2002.˗ 528 p. (In Russ)
48.  Hayems P. Strannyiy sluchay s Tomasom iz Eldersfilda. [Strange Case of Thomas from Eldersfild]. Odissey. Chelovek v istorii. 1993. Obraz "drugogo" v kulture [Odysseus. Man in History, 1993. The image of the "other" culture].− Moskow, 1994. pp. 161-174 (In Russ)