УДК 165.23
Метелев А.В., Сердюк Т.Г., Серединская Л.А., Черданцева И.В.
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет». Адрес: 656049, Россия. г. Барнаул. пр-т Ленина, 61а
кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии, онтологии и теории познания Алтайского государственного университета
кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии, онтологии и теории познания Алтайского государственного университета
кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии, онтологии и теории познания Алтайского государственного университета
доктор философских наук, заведующая кафедрой социальной философии, онтологии и теории познания Алтайского государственного университета
Цель статьи заключается в выявлении тенденций развития гносеологической специфики иронии, установленной в исследовательской литературе второй половины ХХ - ХХI вв. Актуальность изучения этой специфики обусловлена рядом факторов, определенных поисками решений проблемы истинного знания, проблемы структуры и форм человеческого мышления, проблемы развития творческих способностей человека. В результате проведенного исследования обнаружены следующие направления развития гносеологических аспектов иронии: 1) стремление к развертыванию антропологического содержания всех гносеологических функций иронии; 2) углубленная разработка иронии как метода познания, реализующаяся в открытии усложненной формы иронического высказывания; 3) поиск границ иронического познания и иронического мышления. Помимо выявления данных тенденций, новизна работы определяется выделением двух перспективных областей современной теории познания. Первая из них связана с формированием модели знания, предполагающей поиск вопросов, а не ответов, и определяющей развитие интереса человека к самому себе и своей жизни; вторая относится к осуществлению антропологического разворота теоретико-познавательных понятий и категорий.
Ключевые слова: ирония, гносеология, иронический метод, ироническое мышление, ироническое познание.
THE COGNITIVE ASPECTS OF IRONY (ANALYTICS REVIEW)
Metelev A.V., Serdyuk T.G., Seredinskaja L.A., Cherdanceva I.V.
Altay State University, 656049, Russia, Barnaul, 61A Lenin Avenue
This article is aimed at revealing the trends of how the cognitive aspects of irony have developed in literature since the second half of XXth to XXIst century. Examining those aspects is important because it is tied with the significant problems of current concern: e.g., the problem of plausibility of our knowledge, the problem of how our thinking is structured or which forms it can take, and the problem of improving human creativity. The results of our research suggest that there are the following trends in the development of cognitive aspects of the irony: (1) some theorists tend to unfold all the cognitive irony functions as anthropological, (2) the irony is being achieved as cognititve method with discovering the complex form of ironical proposition, (3) there is a search for limits of the irony method and the irony thinking. Besides that the trends above are identified in this article, it also conributes to the modern epistemology with indicating two brand new cognitive problems. The first is concerned with a kind of our knowledge focused on the search for new questions, not answers, that it infers strengthening one's interest to her own existence. Another problem as we see it relates to the anthropological turn in understanding our theoretical concepts and notions.
Key words: irony, epistemology, ironic method, ironic thinking, ironic cognition.
Ирония и ее познавательные возможности интересовали философов, начиная уже с эпохи античности. Фигура иронизирующего Сократа с его размышлениями о словах дельфийского оракула, и итогом этих размышлений, представленным в знаменитой иронической формуле «я знаю, что я ничего не знаю, но другие люди не знают и этого», всегда привлекала к себе пристальное внимание мыслителей. Однако, несмотря на свой ярко выраженный гносеологический потенциал, ирония с эпохи немецкого романтизма, придавшего ей категориальный статус, чаще всего подвергалась анализу как философско-эстетическая категория. Особенно широко и разнообразно прорабатывается эстетическое содержание иронии в исследовательской литературе второй половины ХХ - ХХI вв. (это происходит в трудах Д. Бартельма, Э. Белера, Н.Я. Берковского, С.Г. Биченко, Р. Буржуа, В.В. Ванслова, И.Л. Варшавского, Р.В. Восточной, Р.М. Габитовой, М. Гуревича, В.В. Епанчинцева, Р.Ю. Кузьмина, А.Ф. Лосева, И. Паси, В.М. Пивоева, С.Д. Савова, И. Славова, О.В. Солодовниковой, Д.Д. Среднего, Л.Н. Столовича, В.П. Л.А. Чикал, Шестакова, Д. Энрайта; Е.Г. Яковлева и др.). Конечно, нельзя сказать, что в работах вышеуказанного временного периода, посвященных выявлению философских смыслов иронии, не проводится изучение ее гносеологической специфики. П. Адо, Е.А. Баллаева, Р.М. Габитова, О.В. Мальцева, Л.А. Мирская, В.О. Пигулевский, Р. Рорти, В.А. Серкова, О.М. Фархитдинова, И.В. Черданцева, В. Янкелевич предлагают осмысление методологических и конструктивистских особенностей иронии. Но, в то же время, следует отметить отсутствие специального систематического исследования гносеологических аспектов иронии, представленного в виде аналитического обзора. Мы полагаем, что этот обзор будет способствовать как поиску новых тенденций развития философского содержания иронии, так и обнаружению перспективных ракурсов современной теории познания.
Изучая работы, посвященные анализу иронической познавательной деятельности, можно выделить два основных направления ее функционирования. Первое направление связано с трактовкой иронии как способа и метода философского познания, причем в эту трактовку включается, как правило, понимание иронии как способа мышления. Второе направление развивает представление об иронии как способе конструирования возможных миров и смыслов. Само собой разумеется, что между этими направлениями нельзя провести четкую границу вследствие их взаимосвязи, но, тем не менее, нельзя и не признать необходимость их разделения в связи с их разной смысловой ориентированностью.
Какие же аспекты иронического метода познания привлекают внимание специалистов в области гносеологического содержания иронии и становятся предметом философской рефлексии? В монографии «Что такое античная философия?» Пьер Адо, определяя философскую позицию Сократа, обращает внимание на то, что методическое использование иронии как притворного неведения в беседах с другими людьми позволяет Сократу сформировать новое концептуальное представление о том, чем является истинное знание. «Для Сократа знание – это не набор положений и формул, которые можно записать, передать другому или продавать в готовом виде... Его философский метод заключается не в том, чтобы сообщать некоторое знание, что сводилось бы к ответам на вопросы учеников, а как раз наоборот, в том, чтобы спрашивать учеников, потому что ему самому нечего им сказать, нечего преподать в части теоретического содержания знания» [1, с. 42-43]. В результате такого иронического вопрошания собеседники Сократа вдруг открывают для себя мнимость всего того, что они знают, и осознают всю глубину своего невежества. Этот момент, с точки зрения французского мыслителя, является очень плодотворным, поскольку заставляет человека перевести свой взор с некогда бездумно усвоенных им псевдоистин на самого себя и задуматься о своем образе жизни, а также о тех ценностях, которые руководят его поведением. Таким образом, согласно П. Адо, особенностью иронии как метода познания является ее способность сформировать новую модель знания, которую условно можно назвать экзистенциальной в связи с тем, что она призывает человека не столько приобретать определенные идеи, сколько строить свою жизнь определенным образом.
Ироническое вопрошание как неотъемлемая характеристика иронического метода познания выделяется также Е.А. Баллаевой при изучении роли иронии в философии Л. Витгенштейна. Действительно, Л. Витгенштейн «искусность» любого философа ставит в прямую зависимость от умения им задавать вопросы с целью очищения различных языковых практик от догматических конструкций, и ирония призвана способствовать этому процессу очищения. Вообще, Л. Витгенштейн, по мнению Е.А. Баллаевой, в отличие от других философов, предлагает изменить плоскость анализа познавательного процесса и перевести философское исследование из сферы мыслимой реальности в языковое пространство. «Поэтому у Витгенштейна ирония призвана способствовать достижению не "подлинного знания", а "подлинной конкретности", репрезентированной в функциональных структурах языка, и дело философа - усмотрение уже наличествующей в бытии гармонии "слова" и "дела" (достижение "полной ясности")» [2, с. 110]. Таким образом, по сравнению с трактовкой иронического метода в работе П. Адо, в философии Л. Витгенштейна происходит конкретизация этого метода за счет анализа языковых выражений, а не «мыслеобразов». На первый взгляд кажется, что данная конкретизация должна оставить ироническое вопрошание в сфере философского дискурса, не переводя действие иронии в область образа жизни человека. Однако, это не так, и усилия Л. Витгенштейна, связанные с попыткой создания преодолевающего догматизм нового стиля философствования, направлены на практическое преобразование человеческого бытия, без которого этот новый стиль вряд ли может быть создан. Л. Витгенштейн пишет о том, что болезни философии могут быть вылечены в том случае, когда философ поставит перед собой задачу изменения своего стиля мышления и стиля своей жизни, и ирония, конечно, будет этому способствовать. «Ирония, таким образом, оказывается не методом теоретического исследования, а инструментом философской практики» [2, с. 115].
Итак, и П. Адо, и Е.А. Баллаева, исследуя характерные черты иронического метода познания, расширяют его традиционную гносеологическую трактовку. Это происходит, во-первых, вследствие придания особого значения именно процедуре иронического вопрошания, а, во-вторых, в связи с выделением влияния этого вопрошания, относящегося к познавательной сфере иронии, на ценностные ориентиры и возможность качественного преобразования самого человеческого бытия. Подобную задачу расширения гносеологического содержания иронии ставит перед собой и И.В. Черданцева, осуществляя антропологический разворот иронического метода философствования в концептуальном конструкте «Я-философ-ироник» [18; 19]. Данный конструкт позволяет изучать как особенности иронической философской концепции и иронического философского дискурса, так и ценностные ориентиры и экзистенциальный опыт иронизирующего философа. Кроме этого, благодаря смысловым элементам концептуального конструкта «Я-философ-ироник», оказывается возможным выявить влияние философского дискурса на жизнь философа-ироника, а также обнаружить обусловленные этим влиянием духовные практики, способные привести иронизирующего мыслителя к достижению состояния мудрости.
Однако исследователи иронии как метода познания не только расширяют его содержание, выделяя его экзистенциально-ценностные и антропологические составляющие, но и работают над углублением и развитием его традиционной структуры. Так, И.В. Черданцева предлагает и обосновывает понимание иронии как метода постижения непостижимого (бытия) [18; 19] за счет открытия нового, усложненного вида иронического суждения. Этот усложненный вид возникает тогда, когда «к самому ироническому высказыванию, включающему в себя прямой и обратный смысл, применяется процедура отрицания» [19, с. 24]. В результате этого происходит изменение первоначальной «романтической» структуры иронического способа познания, и в эту структуру включается дополнительный элемент. Все это приводит к изменению традиционного вида иронического противоречия, а это, в свою очередь, сказывается на понимании специфики иронического мышления. Традиционное представление этой специфики заключается в признании равноправного существования двух противоположных частей простого иронического высказывания, а включение в это высказывание дополнительной процедуры отрицания вызывает появление усложненной структурной единицы иронического мышления. Поэтому можно сделать вывод о том, что в последнее время в работах, посвященных осмыслению гносеологических возможностей иронии, осуществляется развитие и углубление содержания иронии не только как способа познания, но и как способа мышления.
Продолжая рассмотрение вопроса об особенностях иронии как способа мышления, следует обратить внимание на то, что в исследовательской литературе часто встречается отождествление иронического познания и иронического мышления. Поскольку ироническое мышление и ироническое познание неразрывно связаны, и, по сути, являются двумя сторонами одного и того же процесса иронизирования, это отождествление вряд ли можно считать безосновным. С другой стороны, «мыслительная и познавательная деятельность субъекта акцентированы различным образом, и одна из них характеризует особенности познающего субъекта, а вторая имеет большее отношение к познаваемому объекту» [19, c. 20], поэтому можно понять некоторых философов, целью которых является исследование специфических характеристик мышления иронизирующего человека. Одна из наиболее интересных работ подобного рода принадлежит В. Янкелевичу [21].
В. Янкелевич считает, что специфика иронического мышления заключается в том, что оно выражает особое состояние ума – состояние ясности и гибкости, которое дает несомненные преимущества иронику по сравнению с серьезным человеком. Это состояние ясности, идущее от выходящего за пределы логических правил признания одновременного существования противоположных смысловых структур, позволяет человеку разрушить серьезное отношение к себе и миру. Серьезность, по мнению французского мыслителя, не имеет реального бытийственного статуса, а характеризует только человеческое представление о мире, и это представление часто оборачивается страданием. Ирония же «избавляет нас от излишне трагического восприятия событий … ирония развивает в нас некоторую эгоистическую осторожность, придающую нам иммунитет ко всякой экзальтации и чрезмерно чувствительным терзаниям… ирония дает нам возможность никогда не испытывать разочарования просто потому, что не позволяет нам очаровываться. У тех, кто внимает ее советам, всегда есть убежище, куда они могут отойти в критический момент, чтобы их не застигло несчастье. Они неуязвимы» [21, с. 24]. Однако В. Янкеленвич, противопоставляя образы ироника и серьезного человека, не только определяет достоинства иронического мышления, позволяющие человеку выбрать правильный стиль поведения, но и поднимает проблему границ иронического мышления.
Эти границы определяются вопросом: «Научимся ли мы смеяться над инстинктом, будем ли мы когда-нибудь мастерами иронии, а не только остроумными?» [21, с. 20]. Французский мыслитель поднимает очень важную тему, связанную с осмыслением того, может ли ирония, будучи интеллектуальной структурой, эффективно действовать также в сфере чувств и инстинктов? Размышляя над этой проблемой, В. Янкелевич приходит к выводу, что человек, специально ставящий перед собой задачу развития иронического сознания, способен противостоять привычкам инстинктивного поведения, а также требованиям чувственности: «знание отнимает страсть у наших чувств, проявления симпатии и антипатии лишаются эмоциональности, обнаруживая свою несущественность» [21, с. 20]. Таким образом, согласно точке зрения французского философа, границы иронического мышления могут быть расширены в связи с возможностью иронического воздействия на инстинктивно-чувственную область человеческого существования.
Помимо иронии как способа и метода познания, а также иронии как способа мышления, исследователи анализируют еще один гносеологический аспект иронии, относящийся к способности конструирования возможных миров и смыслов. Представление об иронии как способе создания возможных миров было сформировано еще в философии немецкого романтизма, и оно получает свое дальнейшее развитие в постмодернизме. Ироническое движение от смысловых структур одного иронического высказывания к смыслам другого иронического суждения позволяет постмодернистам конструировать альтернативные формы и образы. Творческие возможности иронии, по мнению О.М. Фархитдиновой, реализуются в теории визуального конструирования вероятностных моделей миров, при этом «прием иронии универсализуется, потенциально возрастая до «всеприсутствия во всем», а теория иронии дополняется идеей, согласно которой ирония активно участвует в формировании целостных картин мира» [15, с. 20]. Однако наиболее ярко конструктивистский потенциал иронии используется Р. Рорти в его работе «Случайность, ирония и солидарность», в которой производится анализ различных образов иронизирующих философов.
Определяя ироника как человека, который осознает случайный и временный характер своих взглядов, американский философ пишет, что ироник всегда сомневается в том наборе слов, который он применяет для оправдания своих идей и убеждений (или своем конечном словаре). Ироник ценит конечные словари, созданные другими людьми, поэтому, в отличие от метафизика, он не думает, что его словарь лучше репрезентирует реальность. Более того, ироник считает, что «выбор между словарями совершается не внутри нейтрального и универсального метасловаря, не через усилия пробиться через явления к реальности, а просто в разыгрывании нового против старого» [9, с. 104]. Поэтому ироник стремится к созданию новых смыслов, новых словарей, нового образа самого себя. Но Рорти не только создает фигуру ироника, конструирующего новое, он выделяет два типа ироников для того, чтобы показать специфику разных типов конструирования нового. Ироники-новеллисты стремятся к личному самообновлению и личной автономии, которая «может быть достигнута через такое переописание собственного прошлого, которое никогда ранее не имело места» [9, с. 136], ироники-теоретики «не заинтересованы только в обновлении самих себя. Они хотят также обновить нечто большее... Они хотят возвышенного и невыразимого, а не просто прекрасного и нового — чего-то несоизмеримого с прошлым… Они хотят не относительной и выразимой красоты переустройства, но невыразимой и абсолютной возвышенности Полностью Иного» [9, с. 136]. С точки зрения Р. Рорти, претензии ироников-теоретиков в какой-то мере напоминают претензии метафизиков, стремящихся открыть вневременную истину, и в этом отношении ироники-новеллисты более свободно выражают свои творческие способности и более легко конструируют новые смыслы и новые описания. Оценивая позицию американского мыслителя в целом, можно заметить, что типы ироников, предложенные в его работе, свидетельствуют о тенденции к антропологизации и конкретизации иронии как способа конструирования возможных миров и смыслов.
Заканчивая анализ гносеологических аспектов иронии, разрабатываемых в исследовательской литературе со второй половины ХХ века, можно выделить следующие тенденции их развития. Во-первых, это попытка осуществления антропологического разворота всех гносеологических функций иронии – и иронии как метода познания, и иронии как способа мышления, и иронии как способа конструирования возможных миров и смыслов. Этот антропологический разворот задается двояким образом – и за счет переключения внимания с категории иронии на созданную исследователем фигуру ироника (иронизирующего философа), и за счет выявления экзистенциально-ценностных ракурсов познавательной специфики иронии. Во-вторых, нужно обратить внимание на тенденцию, обратную антропологическому расширению гносеологических аспектов иронии и связанную со своеобразным сужением и более детальным рассмотрением иронии как способа познания, в результате чего происходит углубление и развитие методологического содержания иронии. В-третьих, необходимо отметить тенденцию поиска границ иронического мышления и познания, проявляющуюся в осмыслении возможности влияния процесса иронизирования на чувственно-инстинктивную область человеческого бытия.
Однако, помимо установления тенденций развития гносеологических аспектов иронии, наш аналитический обзор позволяет нам выявить перспективные направления современной теоретико-познавательной мысли. Одно из этих направлений связана с формированием новой модели знания, в которой процесс иронического вопрошания занимает центральное место, и которая сосредотачивает внимание человека не столько на том, что он думает и говорит, сколько на том, как он живет. Второе направление относится к построению антропологического горизонта теоретико-познавательных структур с целью придания этим структурам размерности человеческого существования. И последнее, что хочется отметить, – это то, что развертывание всех вышеназванных тенденций и направлений развития как гносеологической специфики иронии, так и современной теории познания, не может не способствовать дальнейшему росту философского знания и философской рефлексии.
Список литературы
References