УДК 1.14.141
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет». Адрес: 656049, Россия. г. Барнаул. пр-т Ленина, 61а
Аспирант первого курса по направлению «Философия, этика и религиоведение» Алтайского государственного университета.
Аннотация. В статье рассматривается философcко-антропологический подход к осмыслению феномена молчания. Выбор данного подхода обусловлен его современностью, методологической мобильностью, а также универсальностью в вопросах интерпретации феноменов философской антропологии. Актуальность и новизна исследования обусловлена положением человека в глобальном мире, где каждый участвует в коммуникации и существует в языке. Человек в данном случае потерян в потоке болтовни, а потому бессилен воспринимать бытие аутентично. Обращение к молчанию может решить эту проблему. Цель исследования – определение философско-антропологических смыслов феномена молчания. Задачи: проанализировать вопрос о первичности молчания, рассмотреть молчание как границу языка, выявить взаимодействие языка и молчания. Молчание рассмотрено в его иррациональном, противоречивом проявлении: и как часть языка, и как его полная противоположность. В статье дан анализ концепциям молчания В.В. Бибихина, М. Эпштейна и М.Хайдеггера. Проанализированные подходы к пониманию молчания способствуют доказательству тезиса о существовании предречевой природы человека. В статье также рассмотрено соотношение дискурса и молчания. Молчание в данном рассмотрении выделяется как основание дискурса, его нулевая степень. Проанализировано значение молчания в становлении дискурса и его развитии. Результатом исследования является разъяснение процесса актуализации молчания как основания речи, её границ и её завершения.
Ключевые слова. Философская антропология, философия языка, молчание, дискурс, язык.
THE PHENOMENON OF SILENCE: PHILOSOPHICAL ANTHROPOLOGICAL MEANINGS
Krovyakov V.I.
The Altay State University. 656049, Russia, Barnaul, 61A Lenin Avenue
Abstract. The article describes the philosophical-anthropological approach to understanding the phenomenon of Silence. The choice of this approach is due to its modern, methodological mobility and flexibility in matters of interpretation of the phenomena of philosophical anthropology. The relevance and novelty of the research is due to the position of a person in a global world, where everyone is involved in the communication and exists in the language. The man in this case is lost in the stream of chatter, and therefore powerless to perceive being authentic. Appeal to silence can solve this problem. The purpose of research is the definition of philosophical and anthropological meanings of the phenomenon of silence. Objectives: To examine the question of the primacy of silence to consider silence as the boundary of language to reveal the interaction of language and silence. Silence has it’s own irrational, contradictory manifestation – like a part of the language and its total opposition. Article suggests analysis of silence conceptions of V.V. Bibihin, M. Epstein and M Heidegger. This approaches if understanding silence help to prove the thesis about the being of the primordial before-speech human nature. Article reviews problems of both discourse and silence, of silence becoming and proceeding like a discourse. In this review silence is the basis of discourse, it’s zero level. The result of the research is understanding process of actualization of silence like a basis of speech, it’s limits and finality.
Key words. Philosophical anthropology, philosophy of language, silence, discourse, language.
Интерес к исследованию темы молчания вызван стремлением доказать, что человек не только первое говорящее существо, но «он же и первое молчащее существо» [1, 32], и это говорит нам о том, что феномен молчания можно исследовать через призму изучения человека. К феномену безмолвия питают интерес философы, историки, культурологи, литературоведы, писатели, что раскрывает обширность понятия молчания, а также принципиальную сложность определить его точно, то есть так, чтобы данное определение подходило для всех сторон исследуемого предмета. Актуальность исследования его в современном мире скоростных смен движения только возрастает, ибо такие смены далеко не всегда способствуют вскрытию глубинного смысла, который зачастую может просто отсутствовать. Более того, человек в XXIв. очень просто может попасть в ловушку существования, оглушенный пустословием и грохотом бытия. Эти обстоятельства возводят исследование молчания в степень актуального, ибо молчание, приобретая форму языкового бытия человека, становится наиболее адекватным возможным разрешением, позволяя человеку вспомнить о своей мыслящей природе и, осуществляя паузы, восполнить утраченное.
Смысловая значимость делает феномен молчания предметом рассмотрения в истории философии. У пифагорейцев, например, послушники первые пять лет обучения обязаны были блюсти обет молчания, данный при поступлении. Связано это было с необходимостью внимать знаниям, передаваемым учителем, и обязательно было при этом не произносить ненужных речей. Молчание, носящее созерцательный характер, свойственно и для восточных школ. Буддизм, дзен-буддизм, индийские и китайские философские школы, исихазм – все эти направления, так или иначе, используют феномен молчания в своей этике. В русской православной философии также прослеживается образ молчаливого мудреца. Обет молчания для русского монаха довольно частое явление, наряду с аскетическим уходом от мира, что показано на примере биографии иконописца Андрея Рублёва, который в попытке замолить грех принял обет безмолвия на пятнадцать лет. Все мудрецы и посвященные стремились найти свою меру в соотношении молчания и высказывания, созерцательности и активности действий. Чтобы обогатить свою речь мыслями, мудрец стремился выдержать меру молчания. Общим во всех этих направлениях является то, что молчание вступает в свои владения тогда, когда речь не просто не имеет смысла, но даже приводит к абсурду. Или, иными словами, «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» [3, 73] (Л. Витгенштейн). Перед нами также раскрывается глубокая рефлексивная сила феномена. Рефлексия уходит корнями в молчание, в область неозначенного, невыразимого. Чувство вопрошания возникает у человека еще до осмысленного, а тем более озвученного вопроса. Очевидно то, что безмолвие не только противопоставляется речи, но и связано с ней. И если молчание неразрывно связано с речью, то изучение этого феномена может оказаться крайне полезным в понимании формирования объектов дискурса, что, в свою очередь, открывает еще одну страницу в изучении языка в философско-антропологическом смысле.
В молчании язык черпает свою силу, как утверждает в своей работе «Язык философии» В.В. Бибихин. Философ акцентирует внимание на том, что без исходного молчания речи могло вовсе не возникнуть, поэтому выбор между речью и молчанием проходит через весь язык, являясь его основой. По мнению В.В. Бибихина, способность к молчанию имеется только у человека, но человек существо языковое, поэтому молчание для него открывается только в языке, и в нем оно хранится [1, 53]. М. Эпштейн, исследуя знаменитый афоризм: Л. Витгенштейна о молчании, описанный выше, замечает, что построение афоризма, в плане связи его первой и второй части, объединяет молчание с речью, ставя под сомнение то, что хотел сказать автор [16, 21]. Отсюда следует вывод о том, что у молчания с говорением есть один общий предмет. Невозможность говорить о чем-то открывает возможность безмолвия о том же самом, поэтому молчание становится продолжением разговора в плане получения своего развития, являясь при этом дальнейшей формой его осуществления. Таким образом, открывается понимание молчания с точки зрения М. Эпштейна, как нечто, нашедшего свою основу в речи, что противоположно концепции В.В. Бибихина. В результате обнаруживается две точки зрения: В.В. Бибихин считает, что речь возникла благодаря молчанию, а М. Эпштейн считает, что молчание – коррелят речи. Эти противоположные точки зрения отдельно подлежат обсуждению, но они подтверждают тесную связь речи и молчания. Молчание может становиться невербальным языком, а язык может при этом вбирать в себя всевозможные смыслы молчания, и это при том, что молчание может вообще не иметь означенности и незримо присутствовать в бытии. Иными словами, молчание до соприкосновения с языком ничем, но при взаимодействии с ним, данный феномен становится невербальным языком. Вслед за М.Хайдеггером в его докладе под названием «Язык» мы видим, что о молчании писать легче, чем говорить о языке. «Язык основывается внутри молчания. Молчание – вот самое скрытое вымеривание меры» [7, 102]. Являясь мерой, молчание не может быть основой языка, ведь мера подразумевает границу, но основа границей быть уже не может. Тем не менее, из вышеописанного становится понятно, что молчание может быть и основой слов, которые черпают силу в молчании. С другой стороны, оно может быть и пределом языка, так как речь не может даже приблизится к трансцендентому, не потеряв адекватность повествования, а вот молчание в этом «приближении» набирает свою значимость. Но и не следует забывать про то, что молчание может трактоваться как язык невербальный. Таким образом, раскрывается иррациональная и парадоксальная природа молчания, которая подразумевает, что данный феномен может быть и границей языка, и его основанием, и его продолжением одновременно. Молчание в таком иррациональном плане, имеющем бесчисленное количество значений (в данном случае приведены только три, но их гораздо больше), становится подлинным домом бытия. Сущность человека, по Хайдеггеру, покоится в языке, который рассматривается как самовластная сила, ограничивающая молчание, поэтому безмолвие необходимо как граница этой силы, с помощью которой язык и становится домом бытия [8, 231]. Иными словами, молчание обнаруживает себя как некий онтологический объект, в котором заложены пределы бытия. Из данных положений вытекает возможность и необходимость философско-антропологического понимания феномена молчания как сферы порождения мыслей и образов, находящей свое начало в эмоциональной и иррациональной природе человека, которая порождает смыслы, озвученные самим голосом человека. Эту сферу человеческого бытия можно назвать предъязыковой. Следует отметить, что предъязыковой аспект молчания, следуя из названия, являет собой ту основу, в которой рождаются слова и речь конкретного человека и всех людей вообще.
Вслед за языком, дискурс также вступает во взаимодействие с молчанием, и, чтобы понять, каким образом это происходит, среди прочих вариантов понимания дискурса имеет смысл рассмотреть трактовку этого понимания французскими постструктуралистами в 1960-е гг (Ж. Батай, М. Бланшо, Ж. Деррида, М.Фуко и др). В их употреблении дискурс означал не просто дискурсивный объект, но даже некоторый образ мышления, а также то, как он обнаруживается через речь. Целью осмысления является даже не то, что толкует говорящий, а как он это делает, как раскрывается его социокультурное бытие. Следует отметить, что данное понимание является лишь только примером взаимодействия молчания и дискурса. Особую значимость принимает и само рассмотрение феномена молчания поструктурализмом. Молчание понимается здесь как особая форма отношения к смыслу, которая находится с языком в антиномических отношениях. На уровне повседневного общения, бытовой коммуникации, мы сталкиваемся с различного вида молчанием, в зависимости от той цели, которую преследует молчащий человек. Он либо скрывает нечто, либо прерывает таким образом речевую агрессию, либо напротив, показывает свое неприятие сообщения Другого. Молчание выступает как невозможность открытия себя миру, людям. Молчание здесь является фактом своей непризнанности. Индивидуальные стратегии молчания (молчание сокрытия, молчание агрессии, молчание ускользания) показывают, что на уровне бытовой коммуникации молчание функционирует как минус-текст, который может нормально существовать в пределах общего языка, но существование его является нежелательным для неговорящего. Молчание в повседневности несет в себе мощный охранительный потенциал, оберегая от разрушительных последствий неуместного или не ко времени пришедшегося слова. М.Фуко говорит о том, что нужно «мыслить в пустом пространстве, где уже нет человека», то есть у человека отсутствует сущность [6, 53]. И как раз существование предъязыковой сферы бытия человека не дает ему возможности сущностного завершения. Человек утрачивает свою аутентичность и пребывает в постоянных попытках постичь самого себя как нечто становящееся и незавершенное. Применяя деконструкцию к дискурсивным объектам, мы обнаруживаем смыслы, значения и образы, лишенные дискурса, а за ними скрывается молчание, которое, являясь ничем, способствует его возникновению и развитию. Ведь в основе, допустим, религиозного дискурса находится воображение, вера, образы, которые не были вначале означенными, и их онтика была лишь в безмолвии человека. Иными словами, ничто дискурса возможно как молчание, являющееся отправной точкой развития того или иного дискурсивного объекта. А если дискурс – это «язык в языке», то это еще раз доказывает, что молчание, по аналогии с дискурсом, является основой языка вообще. Предъязыковая природа человека определяет то, какой сформируется дискурс, но вот какой будет сама предречевая природа – это уже другой вопрос, не менее важный. Молчание возможно как ничто дискурса в качестве предречевых предпосылок (смыслов, образов, эмоций) его оснований. И этот акцент молчания видится как зеркало, которое отражает смотрящего в него. Таким образом, молчание выступает не только как граница языка, как основание языка, как результат языка, но и как ничто языка, его отправная точка развития, происходящего в каком-то говоряще-молчаливом хаосе.
Список литературы
References
Wittgenstein L. Logiko-filosofskiy traktat [Logical-Philosophical Treatise]. Moscow, Gnozis Publ., 1994. P: 73 (In Russ)