УДК: 101.1:316
ББК 87.6
«СОЦИАЛЬНОЕ», «ТРАНСИНДИВИДУАЛЬНОЕ» И «ИНДИВИДУАЛЬНОЕ» В СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ ХОСЕ ОРТЕГИ-И-ГАССЕТА
Серединская Л.А., Серединский П.М., Хорошавин А.Е.
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет» Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина 61а.
Доцент кафедры философии и политологии Алтайского государственного университета, кандидат философских наук
Студент 4 курса бакалавриата по направлению подготовки «Философия» Алтайского государственного университета
Студент 4 курса бакалавриата по направлению подготовки «Философия» Алтайского государственного университета
Чтобы прояснить вопрос о происхождении социального в философии Ортеги-и-Гассета, мы укажем, вслед за Альфредом Шютцем, на различие между четырьмя уровнями человеческого мира, которые он выделяет в работе «Смысловая структура повседневного мира» [12]. С методологической точки зрения это различие является результатом того, что Гуссерль назвал «эйдетической редукцией»: это подразумевает, что нечто фиксируется в его уникальности и случайности, чтобы установить инвариантную структуру, которая делает это нечто тем, что оно есть, а не чем-то другим. В нашем случае эйдетическая редукция стремится уловить инвариантный элемент всех тех ситуаций, в которых отношения между по крайней мере двумя человеческими существами не являются просто интерсубъективными.
На первом уровне мы находим Umwelt, то есть окружающий мир; это сфера отношений Я-Ты (друзья, семья, знакомые). Это привычный мир, где Я и Ты сосуществуют вместе; это мир вещей в пределах досягаемости, т. е., мир подручного, которым я могу манипулировать, если использовать выражение в хайдеггеровском стиле. В работе «Символ, реальность и общество» [11] Шютц подробно анализирует Umwelt в двух отдельных аспектах, соответствующих манипулятивной сфере (все еще без ссылки на интерсубъективные отношения с другими субъектами) и сфере интерсубъективности.
Второй уровень — Mitwelt, состоящий из всех моих современников. Показательно, что Ортега его называет «сопутствующий мир»: это мир, который выходит за рамки моей семьи, моих друзей или профессиональных отношений. Здесь отношения Я-Ты не будут такими же реальными, как в Umwelt. Ортега для его характеристики вводит новую социально-философскую категорию, которую он называет la gente («люди», как собирательный обезличенный образ). Этот термин также имеет резонанс с хайдеггеровским das Man [10, С. 126]. Но в этом сравнении не следует заходить слишком далеко: неподлинная жизнь, о которой Хайдеггер пишет в работе «Бытие и Время», не есть социальная жизнь; неподлинность, по Хайдеггеру, может характеризовать отношение Я-Ты или даже отношение каждого к самому себе. Важно то, что Mitwelt уже предполагает, что Другой существует, что общение с ним возможно с помощью уже имеющихся знаковых систем, и что он будет реагировать на мои действия так же, как ожидает, что я отреагирую на его.
Третий и четвертый уровни, которые Шютц называет соответственно Vorwelt и Folgewelt, это мир предков и мир преемников. Они важны сами по себе, поскольку относятся к историческому положению каждого человека и его социальному происхождению.
Нас, вслед за Ортегой, интересуют первые два социальных мира. Mitwelt — это то, что составляет сам социальный мир. На этом уровне Другой переживается не как другое Я, то есть как тот, у кого есть Я, подобное моему. По выражению Ортеги, это другое Ты; он для меня Ты, как я – Ты для него. Для Ортеги это означает, что каждый, поскольку он является Ты для других, больше не живет своей жизнью как радикальной реальностью, а живет социализированной жизнью, подчиненной анонимности безличных правил, гарантирующих функционирование общества.
Ортега определял жизнь как необходимость действовать. Но он использует это выражение, когда речь идет о жизни как о радикальной реальности, такой, как моя собственная жизнь. Социальный мир в естественной установке предстает перед нами как необходимость совершенно иного характера. Эта необходимость действовать мотивируется причинами, чуждыми нашей жизни, и то, что мы планируем делать, и социальные рамки, в которых мы это делаем, не полностью зависят от нас. Опыт тех, кто предшествовал нам, тот запас знаний, который они нам предоставили, и ожидания, связанные с таким опытом, а также возникающие в результате схемы и идеализации во многом определяют наши действия [12. С. 146].
Жизнь для Ортеги — это драма, заключающаяся в том, что мы всегда обречены что-то делать, хотим мы этого или нет, что никто не может взять на себя чужую ответственность — как никто не может почувствовать мою зубную боль, даже если этот человек уже испытал зубную боль, — и результат действий человека всегда не гарантирован. Вот почему жизнь для Ортеги означает радикальную дезориентацию. Человек дезориентирован из самых корней своего бытия-в-мире, а философия (или, лучше сказать, метафизика) возникает из необходимости ориентироваться. Более того, никто не может знать наверняка, какую помощь или сотрудничество он может получить от своих собратьев. У Другого и у меня две разные жизни, и поэтому в своей самой интимной природе жизнь — радикальное одиночество, а взаимопонимание (будь то социальное сотрудничество, дружба или даже любовь) — для Ортеги счастливый результат осторожного сближения.
Поскольку жизнь есть, по выражению Ортеги, «необходимость действия», это придает ей проекционное измерение. Проектирование действия предполагает представление уже выполненного действия и его последствий. Таким образом, проект представляет собой причину, по которой было предпринято действие, и в этом смысле проект первичен акту. Воображение результатов действия предшествует воображению будущих фаз действия, которые приведут к желаемым результатам [1, С. 68]. Это дает человеку возможность для социальных действий и осознания того, что он может сделать в социальном мире.
Mitwelt, Vorwelt и Folgewelt имеют общую характеристику: в них Другой предстает перед нами только в форме «символического представления». Это понятие «символического представления», которое Гуссерль использует в своей «Философии арифметики» для объяснения логической значимости понятия числа, когда операция счета уже невозможна, имеет важное значение для социальной онтологии, взятой в феноменологическом регистре. Так же как я не могу интуитивно удержать в памяти число, соответствующее слишком большому количеству предметов (например, сколько звезд на небе или сколько листьев на дереве), хотя такое число существует; точно так же я не могу иметь отношения лицом к лицу со всей совокупностью индивидов, составляющих большую социальную группу.
Это дает нам ключ к открытию природы социального сквозь призму социальной философии Ортеги. Я не вижу лицом к лицу всех тех, кто является частью моего Mitwelt, и тем не менее я действую в соответствии с правилами, которые разделяют все, правилами, которые берут свое начало, по крайней мере в норме, в институтах, легитимность которых основана на общем согласии. Опыт социального есть опыт определенной формы невидимости. Ортега описывает этот опыт невидимости в главе «Исторический разум» работы «Человек и Люди», описывая ситуацию с полицейским-регулировщиком, который запрещает переходить улицу в определенном месте, где нет пешеходного перехода:
«…Чья воля будет осуществляться в этом случае? Кто хочет, чтобы я не передвигался свободно? Здесь начинается серия переходов, которые перебрасывают нас к сущности, которая определенно не является человеком. Эта сущность называется государством. Это государство не позволяет мне переходить улицу по своему желанию. Я оглядываюсь, но нигде не нахожу государства. (…) Но кто или что такое государство? ... Пусть кто-нибудь заставит нас это увидеть! Наше притворство напрасно: государство не возникает внезапно» [6, С. 262].
Прямые отношения лицом к лицу с другими, принадлежащими к моему социальному миру, невозможны. Когда отношения с кем-то носят социальный характер, отношения лицом к лицу исчезают. Если, к примеру, полицейский мешает мне перейти улицу и угрожает мне штрафом, если я это сделаю в этом месте, орган, от имени которого он это делает, не присутствует в данный момент передо мной, не тождественен этому сотруднику правоохранительных органов, как бы он ни аппеллировал к этому органу самими своими действиями. В этой ситуации мы сталкиваемся с отношениями, подобными тем, которые существуют между телом и психикой субъекта или между артефактом и субъектом, изготовившим его.
У Vorwelt и Folgewelt есть общая черта, отличающая их от Mitwelt: соматическое тело их «обитателей» недоступно непосредственному опыту, и не только фактически, как это характерно для обитателей Mitwelt, к соматической телесности которых можно получить доступ, т.к. они наши современники.
В книге «Человек и Люди» Ортега представляет две концепции, которые кажутся нам уместными для понимания того, что является определяющим в различии между Umwelt и Mitwelt, а именно концепции близости и близкости. Близость характеризует других в моем Umwelt, это близость прямой непосредственной социальной связи лицом к лицу с Другим в моем личном жизненном мире; в то время как близкость характеризует отношения, которые у меня есть с теми, кто в моем Mitwelt, и это именно близкость как близкорасположенность в социальном пространстве, это всегда опосредованная социальная связь. В первом случае, говорит Ортега, другой — это Ты; «Ты» обозначает не какого-то человека, а кого-то уникального и безошибочно отличаемого от Я и остальных [6, С. 209]. Я и Ты находятся в отношениях «Мы», то есть могут взаимодействовать и влиять друг на друга; «Они» означают всех остальных, о которых говорим Я и Ты, т. е. тех, кто не вступает в отношения «Мы».
Таким образом, социально-онтологические концепты «социальное», «трансиндивидуальное» и «индивидуальное» в философии Ортеги выявляются в соответствии с методологией Альфреда Шютца в контексте разворачивания жизненных миров Umwelt, Mitwelt, Vorwelt и Folgewelt.
Список литературы