БЕЗУМИЕ «КОСМИЧЕСКОЕ» И БЕЗУМИЕ «КРИТИЧЕСКОЕ» В ФИЛОСОФИИ МИШЕЛЯ ФУКО. Серединская Л.А., Осипов С.С.

УДК 1. 091

БЕЗУМИЕ «КОСМИЧЕСКОЕ» И БЕЗУМИЕ «КРИТИЧЕСКОЕ» В ФИЛОСОФИИ МИШЕЛЯ ФУКО.

Серединская Л.А., Осипов С.С.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Доцент кафедры философии и политологии, кандидат философских наук

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Магистрант I курса по направлению «Философия» Алтайского государственного университета

Аннотация. В данной статье рассматривается интерпретация проблемы безумия в трудах одного из значительных французских философов 20-го века – Мишеля Фуко, который предлагал рассматривать безумие не только как проблему психиатрии, но, в первую очередь, как проблему социального. Основываясь на предпосылке Фуко в определении проблемы безумия как проблемы социального, мы можем выделить два основных способа интерпретации безумия: безумие «космическое» и «критическое» безумие. Проводится анализ обоих подходов к определению безумия, на основании которого мы можем сказать, что в основе космического безумия положена идея о сопричастности безумца христианской онтологии в лице носителя запретного знания, отношение к безумцам выстраивается исходя из специфичного миросозерцания. Совершенно обратное мы можем наблюдать при анализе критического безумия – в этой интерпретации безумец воспринимается не как онтологически сопричастный «Другой», но, в первую очередь, как социальный маргинал, который теряет свое разумение в играх собственного разума. При дальнейшем рассмотрении мы можем увидеть серьёзное отличие и в способах борьбы с безумием. Если во времена господства космического безумия основным методом борьбы с безумцами было изгнание, то во времена критического безумия изгнание сменяется изоляцией. Основываясь на проведенном анализе, мы можем сказать о двух основных критериях различия подходов к проблеме безумия: отношение к безумцу как определенному феномену и доминирующий способ борьбы с безумием.

Ключевые слова: проблема безумия, философия Мишеля Фуко, французская философия 20-го века, структурализм.

Уже на протяжении нескольких веков одной из центральных проблем общества является проблема безумия. Появившись на закате Средневековой эпохи, безумие стало серьёзным вызовом для общества. На сегодняшний день проблема безумия в основном воспринимается как проблема психиатрии и связана с трудностью определения вменяемости человека. Однако мы можем возразить, что проблема безумия не ограничивается только областью психиатрии. Наиболее отчетливо проблема безумия прослеживается в трудах Мишеля Фуко, который расширяет область данной проблемы на сферу социального. Именно из отношения общества к феномену безумца и выстраивается определение безумия. Определение безумия не было статичным, оно часто подвергалось изменениям. Мы можем выделить два подхода к определению безумия, которые появились в конце Средневековья, начале Ренессанс. Безумие в на заре Ренессанса мы можем определить, как «космическое» безумие, которое конституируется на христианской онтологии и специфическом мировоззрении, существовавшем в на то время. В Новое время безумие с «космического» переходит в «критическое» - происходит смещение акцента в определении безумия с онтологического на социальный, безумец теряет свой онтологический характер, начиная с этого времени безумец позиционируется только в сфере социального.

Если мы обратимся к истокам проблемы безумия, то первые значительные упоминания данной проблемы мы можем встретить именно на закате Средневековья. Уже в это время безумие превратилось в серьезную проблему для общества, с которой пытались бороться различными способами. Наиболее распространенным способом борьбы с безумием в эпоху Средневековья было изгнание - безумцев изгоняли из города, зачастую сажая их на прибывающие из других городов корабли. Именно в это время появляются произведения, сюжет которых основывается в символическом плавании на корабле различных персонажей, олицетворяющих собой различные добродетели или пороки.  К таким произведениям можно отнести «Корабль государей и бранных подвигов дворянства» Симфориана Шампье (1502), «Narrenschiff» Бранта (1497) и др. Однако если большинство из этих кораблей были вымышленными, то Narrenschiff (корабль дураков), представляет собой описание реально существовавшего судна, которое перевозило безумцев из города в город.

Изгнание безумцев, как и само плавание носило символический характер – корабли дураков можно сравнить с кораблями паломников, конечная цель которых заключается в обретении потерянного разума. Однако вместе с изгнанием существует и менее распространенный метод борьбы с безумием, который станет основным методом при борьбе с безумием в эпоху Нового времени – изоляция. Так, в Нюрнберге безумцев не отсылали на кораблях дураков, а сажали в тюрьму. Предпочтение изгнанию было связанно именно с тем, что безумец был онтологически встроен в существующую христианскую модель миросозерцания. Безумец воспринимался не только как маргинальная фигура, но и как хранитель истины «Если Глупость ввергает каждого в какое-то ослепление, когда человек теряет себя, то Дурак, напротив, возвращает его к правде о себе самом; в комедии, где все обманывают друг друга и водят за нос сами себя, он являет собой комедию в квадрате, обманутый обман; на своем дурацком, якобы бессмысленном языке он ведет разумные речи, комичные, но становящиеся развязкой комедии» [2, с. 24].

Но следует отметить, что вместе с глупостью и неразумением безумию присуще и знание. Знание, доступное только определённому кругу лиц, для которых образы безумия, вызывающие у непосвящённых лишь беспокойство и насмешку, являются мистическими элементами этого знания. Данное знание не только труднодостижимо, но и запретно – на заре Ренессанса оно мыслится не только как эзотерическое знание, но, прежде всего, как дьявольское знание. Знание безумца противоположно христианскому мистицизму. Так, если христианский мистицизм основывается на усмирении животного начала в человеке и преследует целью постижение истины, то эзотерическое знание безумца приносит в жертву человеческое во имя животного. Такое знание обладает свое ценностью, понятной лишь его носителям. Именно в этом и проявляется то, как безумец встроен в христианскую онтологию – он является носителем запретного знания, что позволяет сказать о безумце как об относительно неразумном субъекте – это выражается в том, что не только потеря когнитивных способностей может быть доказательством неразумения, но также, и зачастую важнее всего, специфический и принципиально отличный от христианского способ мировосприятия.

Одним из основных моментов знания безумца было специфичное представление об апокалипсисе: если в традиционной христианской онтологии конец света означал переход к вечной жизни и суд над всеми ныне живущими и когда-либо жившими, то с выходом в свет безумия «конец перестает быть переходом к вечной жизни и ее предвестьем; это — нашествие ночной тьмы, поглощающей древний разум этого мира. Достаточно взглянуть на дюреровских всадников из Апокалипсиса — тех самых, посланных Богом: у Дюрера это отнюдь не ангелы Торжества и примирения, не глашатаи ясного, умиротворяющего правосудия, — а неукротимые воины, орудия безумного возмездия. Мир погружается в стихию разбушевавшейся Ярости. Победа остается не за Богом и не за дьяволом; победу празднует Безумие [2, с. 32-33]. Такой вид безумия Мишель Фуко определяет, как «космическое» безумие ввиду того, что безумец является не просто социальным маргиналом, но и обладателем потустороннего знания.

Однако следует сказать, что в это же время существует и другой способ интерпретации безумия, который становится доминирующим мы можем определить как «критический». При описании данного вида безумия зачастую используют образ зеркала, так как человек, находясь в воображаемом согласии с самим собой, порождает собственное безумие. Это безумие не имеет ничего общего ни с реальностью, ни с каким-либо тайным знанием, его истоком служит человеческое самомнение. «Отныне символом безумной глупости станет зеркало, где не отражается ничего реального, но где человек, созерцая себя, увидит тайную мечту, пробужденную в нем самомнением. Глупость имеет дело не столько с истиной и с мирозданием, сколько с человеком и с той истиной о нем самом, какую ему дано постигнуть» [2, с. 36]. Критическое безумие представляет собой иллюзию, в которой посредством иронии растворяется человеческое в человеке. Данная интерпретация безумия становится доминирующей в Новое время. Следует сказать, что космическое и критическое безумие имеют и другие интерпретации, так космическое безумию зачастую мыслилось как трагическое – связанное с тайным знанием, оно отождествлялось с неизбежным концом сущего, в то время как критическое безумие понималось, прежде всего, как комическое. При таком понимании безумия само «безумие перестает быть привычной и непостижимой чуждостью мироздания; оно — всего лишь зрелище, давно утратившее новизну для чуждого ему зрителя; оно уже не образ универсума (cosmos), но характерная черта века (aevum)» [2, с. 38]. Сам трагизм космического безумия связан с попыткой приобщиться не только к запретному, сколько к недостижимому знанию. Так, для Кальвина «безумие есть истинная мера человека пред лицом безмерного божественного разума» [2, с. 42]. У Кальвина разум человека и есть безумие в сравнении с божественной мудростью. В этом смысле безумие выступает как кара разума за попытку выйти в сферу трансцендентного. Тогда трагизм безумия заключается в том, что, зная непостижимость трансцендентного, разум всё же устремляется к нему. «Кара безумия настигает усилие разума как раз потому, что безумие было изначально причастно этому усилию [2, с. 48]. 

Таким образом, можно сказать, что, став одной из центральных проблем позднего Средневековья, безумие оставалось ей вплоть до Нового времени. В определении безумия мы можем выделить две ключевые интерпретации – безумие «космическое» и безумие «критическое». Безумец в определении космического безумия связан, в первую очередь, с онтологической сопричастности к потаённому и запретному с одной стороны, и мирскому и обыденному с другой. В рамках критического безумия безумец понимается как человек, потерявший разумение ввиду игр собственного разума, безумец теряет свой особый онтологический статус и начинает восприниматься исключительно в рамках социального: из причастного запретному знанию безумец трансформируется в социального маргинала. Различие данных интерпретаций к проблеме безумия прослеживается в отличных способах борьбы с безумием. Так, во времена господства космического безумия основным способом борьбы с безумием было изгнание, которое носило символический характер – безумец отправлялся за поиском собственного разумения. Когда же наступает время критического безумия, изгнание сменяется изоляцией, которая уже локально существовала во времена космического безумия – безумец, понимаемый как социальный маргинал может быть только элиминирован из общества.

Библиографический список.

1. Генезис и социальная функция института клинической психиатрии в «Истории безумия в классическую эпоху» М. Фуко // Ромек Е. А. Психотерапия: рождение науки и профессии. — Ростов-на-Дону: ООО «Мини Тайп», 2005. — С. 167-194.
2. История безумия в классическую эпоху / Мишель Фуко; пер. сфр. И.К. Стаф. — М.: ACT: ACT МОСКВА, 2010. — 698 с.
3. Мишель Фуко в пространстве клиники // Дьяков А. В., Власова О. А. Хора. Журнал современной зарубежной философии и философской компаративистики. – 2008. – №1. – С. 50-62.
4. Понимание психиатрической болезни Мишелем Фуко: от критики психиатрии к постструктурализму // Сидоров-Моисеев И. И. Вестник Пермского университета. Философия, психология. Социология. – 2011. – Вып. 2(6). – С. 42-47.
5. Рождение Клиники / Мишель Фуко.  - М.: Смысл, 1994. – 310 с.