УДК 171
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ:
ПОИСК ОСНОВАНИЙ МАКРОТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Бутина А.В., Жиренова А.Т.
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет»
Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61
Доцент кафедры философии и политологии
Восточно-Казахстанский государственный университет им. С. Аманжолова
Адрес: 070002, Казахстан, г. Усть-Каменогорск, ул. 30-й Гвардейской дивизии, 34
Старший преподаватель кафедры философии
На предыдущем этапе исследования социальной роли интеллектуалов были проанализированы условия их интеграции в процессы самоорганизации граждан, а также выявлены факторы успеха сотрудничества интеллектуалов и гражданских активистов [Бутина, 2019]. Однако для последующей оценки социального импакта профессиональных производителей идей необходимо осуществить переход от частных описаний к построению макроисторического и макросоциологического обоснования. Отсюда целью настоящего исследования является поиск методологических оснований интерпретации политического вмешательства интеллектуалов на основе парадигмы современной критической социологии и теории режимов вовлеченности.
Традиционно реконструкция субъективных факторов успеха сотрудничества интеллектуалов и гражданских активистов проводится с опорой на концепцию габитуса французского социолога П. Бурдье, который также предлагает и социально-антропологическую трактовку интеллектуалов как обладателей специфического ресурса – культуркапитала. Однако сегодня существенный интерес представляет, с одной стороны, развитие этих идей в концепции структуры интеллектуального поля Ж. Сапиро [Сапиро, 2011], а с другой, критика позиции П. Бурдье в прагматической социологии (социологии режимов вовлеченности в мир) исследователей Высшей школы социальных наук в Париже Л. Болтански и Л. Тевено [Болтански Л., Тевено Л., 2000].
Жизель Сапиро в своих работах проводит анализ моделей политического вмешательства интеллектуалов и их эволюции в ХХ веке, исключая формы ангажированности, которые не являются специфически интеллектуальными, как, например, манифестации или профсоюзное движение. Для этого она выделяет структурирующие факторы интеллектуального поля, которые дают возможность дифференцировать модели политического вмешательства интеллектуалов с идеально типической точки зрения. Раскроем их более подробно.
1. Позиция, занимаемая в интеллектуальном поле в соответствии с общим объемом символического капитала.
Модели ангажированности являются также функциями символического капитала. Чем более высокую (господствующую) позицию социальный субъект занимает в поле, тем больше его склонность универсализировать частные интересы в деполитизированной форме (морализм, формализм, теоретизация, эстетизация).
Это означает, что интеллектуалы, не обладающие достаточным социальным статусом, предпочитают участвовать в анонимных акциях, составлении манифестов, синдикалистской деятельности или включаться в этнополитические группы. Напротив, обладатели большего символического капитала стремятся к более индивидуализированному либо коллективному действию, в котором бы проявилась сумма индивидуальных символических капиталов его участников.
2. Автономия по отношению к внешним политическим требованиям.
В относительно автономном интеллектуальном поле крайнюю форму зависимости от внешних требований демонстрируют интеллектуалы, которые выбрали интеграцию в идеологический аппарат государственного учреждения или партии, отказавшись от свободы критики. Эксперт, который осуществляет «нейтральную» диагностику для публичной политики (либо для института или предприятия), должен тоже в какой-то степени отказаться от критической позиции и подстроиться под требования государства (или другого института), заняв подчиненную позицию по отношению к обладателям экономического и политического капитала. И, наоборот, чем больше у интеллектуала специфического символического капитала, тем более он способен сам определять модальность и форму своей ангажированности. Это тип критического интеллектуала, который пытается универсализировать ценности, присущие интеллектуальному полю, в ходе публичных дебатов.
3. Степень специализации интеллектуальной деятельности.
Конкуренция между видами деятельности позволяет структурировать интеллектуальное поле, противопоставляя «полезным» профессиям свободные (творческие) профессии, ассоциируемые с интеллектуальной ангажированностью. А дальнейшая дифференциация интеллектуального труда, и особенно выделение в нем области экспертизы лишили, к примеру, писателей, целого ряда объектов приложения своих компетенций. Отсюда у Сапиро возникает гипотеза о том, что именно сужение сферы профессиональных компетенций может частично объяснить явление политизации интеллектуалов [Сапиро, 2011, C. 98].
Выводы Ж. Сапиро, безусловно, не кажутся абсолютно новыми, но подтверждают тезис о том, что исследовать необходимо не просто набор социальных ролей интеллектуалов, а структуру отношений в обществе, где в борьбе за навязывание легитимного видения социального мира сталкиваются индивиды и группы, принадлежащие к разным социальным полям (интеллектуальному, политическому, академическому, журналистскому, литературному и т.д.).
Теория Л. Болтански и Л. Тевено, хоть и заявляет о себе как критика идей Бурдье с позиций прагматизма, однако так же работает с концептом политического вмешательства или ангажированности (вовлеченность – engagement). Вместо того чтобы закреплять за человеком устойчивую социальную идентичность или габитус, исследователи рассматривают социальных акторов не как зафиксированную данность, а как «проблематичное интегрирование множественных и разноуровневых форм вовлеченности в мир» [Тевено, 2006].
В целом фокус концепции Болтански и Тевено направлен на анализ взаимоотношений между согласием (accord) и разногласием (discorde). Цель исследователей – поиск путей достижения согласия и избегания разногласия. Очевидно, что согласие как общее благо всегда находится в ситуации оспаривания и конфликта, оно повсеместно подвергается испытанию на прочность через различные способы обоснования справедливости. Тевено и Болтански утверждают, что в основе проблемы необходимости достижения общего блага лежит более основательная метафизическая проблема отношения общего и частного, которая нашла свое решение в виде формулирования общих принципов справедливости. Отсюда сами отношения философии и социологии можно охарактеризовать как отношения между законами и социальными практиками их применения.
Прежде чем говорить о теории режимов вовлеченности, необходимо кратко остановиться на специфике содержания исходного варианта концепции «социологии градов».
По мнению исследователей, в современном обществе можно выделить шесть «градов» или «миров», основанных на дифференциации ценностных установок и принципов величия, в соответствии с которыми определяется положение человека в каждом из миров. Эти типы самоидентификации авторы также соотносят с именами и произведениями виднейших философов в истории.
Первый мир – это мир «вдохновенный», здесь величие человека определяется его безоговорочным и добровольным принятием божественной благодати (Августин «О граде Божьем»).
Мир «патриархальный» увязывает величие с принципом иерархии («Политика» Бюссюэ). В «репутационном» мире величием человека управляет общественного мнение (Гоббс «Левиафан»). В свою очередь, принципом величия в «гражданском» мире становится способность выразить общую волю («Общественный договор» Руссо). Успех на рынке задает конфигурацию «рыночному» миру («Богатство народов» Адама Смита), а производственная эффективность – миру «индустриальному» [Болтански Л., Тевено Л., 2000].
Болтански и Тевено считают, что человек одновременно существует в нескольких мирах и постоянно подвергается испытаниям, попадая в ситуацию конфликта. В конфликтных ситуациях мы можем прибегать к аргументам обоснования справедливости из разных миров, однако каждый мир держится на определенном наборе вещей, вовлечение которых в ситуацию в качестве доказательной базы служит «железным аргументом».
Наибольший интерес с точки зрения исследования интеллектуалов представляет собой концепция седьмого «града», который носит название «проектного». Проектный «град» возник после 1968 г. как компромисс между гражданским и промышленным «градами» в результате обоснования справедливости свободы как общего блага. Его формированию способствовала художественная (град вдохновения) и экономическая (рыночный град) критика, а также новый дух капитализма, который возник в результате компромисса между «патриархальным» и «рыночным» мирами.
«Режимы вовлеченности» как продолжение исследования Тевено и Болтански интересны тем, что в отличие от социологии «градов», они дают образ ситуации, предшествующей конфликту, когда напряженность и неудовольствие проявляются в неявной форме.
Во-первых, вовлеченность следует понимать как целенаправленную инвестицию энергии в дело (общее дело/ индивидуальный проект/ личные, семейные отношения).
Во-вторых, концепт вовлеченности позволяет варьировать описание действий людей в зависимости от степени общности блага, на достижение которого направлено действие. Тевено выделяет три режима вовлеченности и отражает их в виде прямой по принципу нарастания публичности (общности): от наименее публичного режима (режим близости: повседневные рутинные действия, в которые вовлеченность индивида, а значит, «субъективность» действия, минимальна) через режим планового действия (намерение, рациональность, расчет) к наиболее публичному режиму (режим критики и оправдания: ситуации, когда социальный субъект должен подключить свою критическую способность и апеллировать к принципам справедливости порядка, выходящим за пределы конкретной ситуации).
В-третьих, практика вовлеченности сама есть благо, так как она создает репутацию («дает гарантии») вовлеченному в нее человеку, позволяя другим доверять ему, а значит, планировать и выстраивать с ним долгосрочные социальные связи, требующие доверительных отношений.
Наконец, исследователи предлагают учитывать две фазы вовлеченности: фазу спокойствия и уверенности в справедливости и выгодности сделки; фазу тревоги и сомнения, которые заставляют ставить под вопрос принесенные ради сделки жертвы. Фаза уверенности в сделке покоится на конвенции, вырабатываемой в режиме публичности, или на повседневной рутине и комфорте режима близости. Конвенции в публичном режиме вырабатываются путем коллективных усилий по оправданию практики. Сомнение и подозрение в практике выражается в форме критики. Чем более публичным является режим действия, тем к более «универсальным» (т.е. оторванным от конкретной ситуации и отражающим данный порядок справедливости) ценностям апеллируют его участники.
Таким образом, режимы вовлеченности подразумевают направленность на блага, обладающие большей или меньшей степенью всеобщности. Отсюда и ангажированность интеллектуалов, понятая в более широком смысле – как вовлеченность в мир, не лишена нормативного измерения. Интеллектуалы разделяют с неинтеллектуалами вовлеченность в мир, в котором в действительности нет никакого разрыва между интеллектуалом и профаном, между наукой и здравым смыслом. Такой подход определяет в качестве основания социальной связи не конкуренцию, а соглашение социальных субъектов или сделку.
Итак, чем могут способствовать рассмотренные концепции Ж. Сапиро, а также Л. Болтански и Л. Тевено решению ключевой задачи исследования – определению оснований макротеоретической интерпретации вмешательства интеллектуалов в политику?
Во-первых, концептуальные положения «социологии градов» позволяют осуществить выход на социально-онтологическое обоснование позиции интеллектуалов в обществе. В простом варианте четырехчастная онтология включает четыре «мира» (в семантике К. Поппера), или сферы бытия: материальный мир (биотехносферу), психосферу, культуросферу и социосферу. Однако ввиду того, что интеллектуалы являются агентами проектного «града», возникшего во второй половине XX века как компромисс между гражданским и промышленным «градами», их статус необходимо определять с помощью понятия гибридной онтологической сферы [Розов, 2016]. Отсюда следует говорить не о маргинальном положении интеллектуалов или «органическом» характере (А. Грамши) их возникновения в динамике стадий развития политического движения. А выдвинуть гипотезу, согласно которой интеллектуалы выступают связующим звеном различных «градов» (или чистых онтологических сфер), предлагая им определенное видение справедливости социального порядка.
Во-вторых, политическое вмешательство интеллектуалов можно представить в качестве переменной с учетом режима вовлеченности в мир и фазы этого режима (спокойствия и тревоги).
Наконец, дать оценку влияния интеллектуалов, опираясь на анализ их автономии и объема символического капитала.
Библиографический список