БУДДИЗМ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ: ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИОГРАФИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ФИЛОСОФСКОГО ИЗУЧЕНИЯ Серединская Л.А., Гайдамака Т.А., Тузова А.А.

293.311

БУДДИЗМ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ: ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИОГРАФИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ФИЛОСОФСКОГО ИЗУЧЕНИЯ

Серединская Л.А., Гайдамака Т.А., Тузова А.А.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Доцент кафедры социальной философии, онтологии и теории познания, кандидат философских наук

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Магистрант I курса по направлению «Философия» Алтайского государственного университета

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Студент IV курса по направлению «Философия» Алтайского государственного университета

Несмотря на наличие большого количества работ, посвященных исследованию национальных вариантов интерпретации буддизма, изучение проблем и вопросов, связанных с его вхождением в систему религии и культуры других стран, не является на настоящий момент полностью исчерпывающим. На протяжении исследования истории учения Будды как отечественные, так и зарубежные буддологи были сосредоточены на всестороннем анализе обширной источниковой базы национальных форм дхармы, уточнении ряда труднопереводимых терминов, а также сопряженных с этим вопросов о деятельности переводчиков и комментаторов. В соответствии с этим наука располагает обширным объемом работ, в которых произведено подробное исследование большинства форм существования либо классического индийского учения Будды (как философско-этической системы, как религии, как системы отправления культа), либо его национальных вариантов – китайского, японского, тибетского, корейского, непальского, монгольского буддизма.

Важно, однако, заметить, что в фокусе внимания ученых с конца XIX века и по настоящее время национальные формы существования буддизма рассматриваются как статичные, завершенные и стабильно исторически существовавшие либо все еще стабильно существующие системы. Необходимо отметить, что обозначенный исследовательский ракурс в отношении такой динамичной системы как религиозно-философское учение является не иначе как искусственно сформированным ввиду необходимости этого для самой возможности научного изыскания. Названное положение дел может быть объяснимо как сложностью исторического пути развития буддизма, так и сложностью для научного анализа самой обозначенной этико-философской системы ввиду ее имманентного синкретизма. Тем не менее, неисследованным и образующим серьезную лакуну в историографии учения Будды в целом остается вопрос о характере трансформации классического буддизма на территории Юго-Восточной Азии – земель Китая, Японии, Кореи. Именно поэтому сам процесс внутренних и внешних изменений буддизма, вопрос о том, что случилось с ним между периодом его существования в границах Индии и периодом вынужденного приспособления к культурному полю других государств, остается в историографии неисследованным. Вне научного изучения буддологов остались вопросы о причинах перестройки доктрин буддизма, переосмысления, порой полярного, его центральных положений, появления внутренней ориентации на предпочтительное развитие в рамках новых национальных вариантов буддийского учения тем и мотивов, ранее не разрабатывавшихся. К примеру, нерассмотренными остаются актуальные вопросы о том, как классический буддизм Индии, ранее сохранявший благородное молчание о вопросах бытия после смерти, стал на территории Тибета настоящей философией посмертия и умирания. Необходимо выделить конкретно-исторические причины и обстоятельства, в силу которых учение Будды претерпело глубокую трансформацию, определить исторические факторы, повлиявшие на дхарму и обратиться к буддизму не в статике, но в становлении.

Первые исследования учения Будды, сразу же избравшие своим предметом не только положения классического индийского буддизма, но и положения его национальных инвариантов, в отечественной и мировой исторической науке относятся к началу XIX века.  Работа Я.И. Шмидта «О некоторых основных положениях буддизма» впервые не просто обозначила известные научному сообществу буддийские максимы, но и содержала в себе информацию об установленном факте поливариантности их трактовок. Это обстоятельство не было случайным, поскольку сам Яков Иванович Шмидт являлся исследователем Монголии и Тибета, а потому попавший в поле его зрения буддизм изначально представлял из себя национальный его вариант. Тем не менее, автор был знаком с максимами индийского буддизма (в первую очередь, известными из опыта прочтения трактата А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление», изданного на немецком языке в 1819 году) и сразу же заметил между индийским и монгольским, а также тибетским вариантом учения Будды массу различий и противоречий. В частности исследователь отмечал, что то, что зовется в Тибете учением Будды совсем не похоже на известные ему индийские положения ввиду чрезмерной увлеченности чуждыми ему вопросами смерти и умирания. Тем не менее, ограниченность на тот момент информации о классическом буддизме и предпочтение автором изучения буддизма Тибета и Монголии в своем уже ставшем варианте предопределили отсутствие в работе Шмидта ориентации на исследование причин и деталей верно подмеченных различий. 

Однако уже в середине девятнадцатого столетия появляются получившие мировое признание работы, объектом которых был избран непосредственно исторический путь буддизма. Василий Павлович Васильев, являвшийся знатоком санскрита, но избравший областью своих интересов синологию, создал исключительный по значению труд «Буддизм, его догматы, история и литература», в котором изложил историю учения Будды – от появления на берегах Ганга до современных на тот момент форм существования на всей территории Азии. Васильев впервые в отечественной науке систематически изложил историю развития буддийской мысли, поставил вопрос о выработке адекватного языка научного исследования и допустимых границ перевода. Но и в монументальном труде Васильева вопрос о том, почему буддизм, выйдя из пределов Индии, стал совершенно иным, остается без ответа и без достаточного рассмотрения. Называя немногие конкретно-исторические причины, с которыми буддизму предстояло столкнуться на территории Китая (давление конфуцианства, противоречие между антигосударственными настроениями некоторых старейших буддийских текстов с консервативной государственной школой философии Поднебесной) Васильев воздерживается от дальнейшей аналитики внутренних трансформаций буддизма, сразу же переходя к анализу уже новых, уже ставших форм учения Будды. Иными словами, Васильев в рамках своей книги констатирует, что китайский буддизм разительно отличается от индийского, но не задает вопрос – «почему?». Зная как санскрит, так и иероглифическую письменность, ученый, казалось, был способен как никто другой дать ответ на неявные вопросы об изменении сложнейшей этико-философской системы, однако воздержался от этого, оставив, тем не менее, действительно фундаментальное и уникальное в силу своей подлинной аутентичности наследие. Среди других важных трудов необходимо назвать «Очерки истории китайской литературы», в которых ученый обратился к влиянию китайского буддизма на китайское же словесное художественное творчество, а также статью «О далай-ламах в Тибете», содержащую опыт личного общения со служителями буддийского культа, отправляющего его иначе, чем в Индии, о чем исследователь упоминает.

Во второй половине XIX века намеченную В.П. Васильевым линию буддологических исследований продолжает Ф.И. Щербатской, ставшим одним из основателей русской институциональной школы буддологии, знаток как санскритского, так и тибетского языков. Щербатской также не ставил исследовательской задачи кропотливого сравнения национальных вариантов учения Будды, однако косвенно его труды имеют отношение к интересующей нас проблеме. Главный труд Щербатского «Центральная концепция буддизма и значение термина «Дхарма»  содержал в себе не только несколько уникальных переводов, но и ряд замечаний, в которых автор констатирует отсутствие различных смысловых коннотаций классического буддизма (мотивов освобождения, блаженства, нового качества бытия в отрыве от сансары) в трансформированном буддизме Тибета и Китая. Однако и здесь автор лишь фиксирует различия, не ставя задачей исследования вопрос о причинах появления этих различий и причинах разрешения смысловых трудностей именно таким путем, какой представлен в доступных для изучения национальных инвариантах буддизма. Не менее интересен труд Щербатского «Концепция буддийской нирваны», в котором исследователь прямо сообщает о том, что учение о нирване подробно разрабатывается лишь в Индии, но мало интересует буддистов Китая, Тибета и Монголии. Вопрос о том, почему «стержневая» доктрина индийского буддизма осталась неучтенной в большинстве других государств, куда лежал исторический путь дхармы, вновь остается без ответа.

Не менее ценной для исследования работой Щербатского является уникальный сравнительный комментарий ученого, выступающего в роли герменевтика и переводчика к Вибханге (части Абидхамма-питаки) в ее санскритском и тибетском вариантах. Также необходимо отметить опыт перевода Щербатским Абхидхармакоши, поскольку этот изначально написанный на санскрите трактат активно использовался в тибетском буддизме и в многочисленных дальневосточных буддийских школах.

Опытом сравнительных переводов и комментирования буддийских текстов на различных языках также занимался барон Александр Августович Сталь-фон-Гольштейн, являвшийся по совместительству синологом и специалистом по санскриту. Публиковался в основном на английском языке в Лондоне. Виду ценных сравнительных комментариев к старейшим сутрам Китая и Тибета для нас представляет  интерес ряд его работ: «A commentary to the Kāçcyapaparivarta, edited in Tibetan and in Chinese», «The Kāçyapaparivarta: a Mahāyānasūtra of the Ratnakūṭa class». Значение трудов Сталь-фон-Гольштейна заключается для нас в профессиональном лингвистическом комментарии, содержащем не имеющие аналогов сведения о сравнительной морфологии в отношении сложных философских терминов буддизма. Однако ученый не вышел за рамки переводческого опыта, воздержавшись от широких трактовок извлеченного из ткани языка материала.

Заложенные в дореволюционный период традиции буддологии  развиваются в XX веке,  идет активная переводческая деятельность, формируются первые отечественные буддологические школы, начало которым положила университетская деятельность упоминаемого ранее Ф.И. Щербатского.

К началу XX века также относятся первые изучения истории и философии японского буддизма. Важно отметить, что ранее для сравнения и исследования были доступны лишь китайский, тибетский, непальский и монгольский инварианты учения Будды. Теперь границы сравнительной буддологии стали шире, что связано с именем О.О. Розенберга, который первым из отечественных буддологов отправился в Японию с целью поиска источников, содержащих информацию о японской буддийской традиции. Результатом многолетнего исследования стала публикация работы «Труды по буддизму». Несмотря на то, что Розенберг выступал с резкой критикой филологизма в буддологии, подчеркивая, что лингвистическая точность перевода буддийских текстов не тождественна правильному понимаю их содержания, он также лишь продолжил описательную традицию буддологии своего времени, не ставя исследовательской задачей сравнительную аналитику национальных инвариантов учения Будды. Тем не менее, значение трудов Розенберга колоссально – первым осмелившись работать с японским буддизмом, он провел исчерпывающее исследование его специфики, опубликовав в 1916 году посвященное этому исследование.

Мировые войны и политические потрясения начала XX века определили длительный перерыв в развитии отечественной буддологии. Однако в 1960-е гг. интерес к буддизму вновь необыкновенно возрос, в том числе определяясь государственной политикой оттепели. Так, А.И. Игнатович, получивший исчерпывающую филологическую и философскую подготовку в Москве, провел ревизию текстов Розенберга для переиздания, а также продолжил направление его научных поисков.

А.И. Игнатович создал собственную буддологическую школу, фокус внимания которой смещался с общеописательных суждений об историческом пути буддизма на разработку частных проблем взаимодействия учения Будды с древними культурами восточноазиатского региона. Результатом работы школы стала коллективная монография «Буддизм в Японии». В составлении монографии приняли участие виднейшие отечественные востоковеды – филологи и историки: Т.П. Григорьева, А.Н. Мещеряков, А.М. Кабанов, А.Г. Фесюн, В.П. Мазурик, Г.Е. Комаровский. Важнейшей особенностью монографии являлось сопровождение научных статей объемным приложением, содержащим в себе переводы летописей и текстов, имеющих отношение к историческому пути буддизма в Японии. Стоит отметить, что разработка проблемного поля взаимодействия буддизма и японской культуры носила специфичный характер акцентуации преимущественно на социально-экономических факторах в ущерб философско-историческим аспектам. Таким образом, коллективом ученых была создана широкая база информации о внешнем взаимодействии буддизма и государства, но не были затронуты вопросы о внутренних путях его трансформации. 

Однако в своих индивидуальных работах А.Н. Игнатович впервые в отечественной буддологии вплотную подошел к разработке вопросов о факторах внутренней трансформации национальных инвариантов учения Будды в сравнении с классическим индийским вариантом. В труде «Буддизм и даосизм в Японии» Игнатович задается вопросом о том, как учение об отрицании души в буддизме взаимодействовало с догматом о Дао как о неизменной сущности человека, а в работе «Учения о теократическом государстве в японском буддизме» обращает внимание на политическую философию классического буддизма, трансформированную в патриархальной Японии.  Важными работами о политической трансформации буддизма также являются монографии «Среда обитания» в системе буддийского миропонимания», «Лотос и политика: необуддийские движения в общественной жизни Японии».  Особенностью работ Игнатовича впервые в буддологии стало глубокое исследование внешних причин трансформации буддизма, исследование же трансформации внутренней философии, онтологии, гносеологии осталось все еще неразработанным.

Среди работ, созданных в советский период, необходимо также отметить труд С.А. Арутюнова и Г.Е. Светлова «Старые и новые боги Японии», который разрабатывал тему о трансформации синтоистских божеств после появления на территории Японии буддизма и представляет для нас несомненный научный интерес, поскольку задается вопросами о том, почему буддизм в тех или иных ситуациях был вынужден пойти «на компромисс». В 1979 году впервые в отечественной историографии начинает исследоваться также и буддизм Кореи.

После второй мировой войны исследования национальных вариантов буддизма многократно возрастают параллельно как на западе, так и в крупных столицах на востоке (Токио, Пекин). Несколько крупных передовых исследований по японскому буддизму публикуется в США, вокруг Калифорнийского университета в Беркли. Особого внимания заслуживает работа W.R. La Fleur «The Karma of Words: Buddhism and the Literary Arts in Medieval Japan», где вопросы о взаимодействии входящего на территорию Японии буддизма с национальной культурой разрабатываются на материалах произведений культуры и искусства. Эта изданная в 1983 году работа стала одной из первых работ, исследующих синто-буддийский и даосско-буддийский синтез в произведениях живописи, поэзии и театрального искусства. Кроме того, появляются работы, посвященные жизни буддийского духовенства в разных регионах исторического распространения буддизма. Их возникновение связано с религиоведческой школой в Брюсселе, особенно активной в 1960-х. Необходимо назвать один из фундаментальных в англоязычной буддологии трудов «An Inroduction to the Life and Ideas of a Chinese Buddhist Monk».

Современный этап изучения национальных форм учения Будды характеризуется тематическим разнообразием и методологическим плюрализмом исследований. В 1995 году имеющаяся база переведенных на русский язык японских текстов дополнилась переводом А.Н. Мещерякова «записок» монаха Кёкая, жившего в VIII-IX вв. «Записки» являлись ценнейшим источником по истории японского буддизма, а также японской культуры и быта в целом. В сочетании с более ранними работами европейских авторов о жизни японского, китайского и тибетского духовенства появилась возможность сравнительного исследования национальных вариантов жизни буддийской общины – сангхи.

В 1998 году из печати выходит коллективная монография под названием «Буддийская философия в средневековой Японии», примечательная началом разработки проблем синто-буддийского синкретизма, однако вновь сосредоточившаяся в основном на внешнем взаимодействии и синтезе. Важным для нас достижением монографии стало формирование концепции об этапах японизации буддизма, поскольку прослеживание этапов трансформации в исследовании является согласованным с необходимостью поисков точек бифуркации, после прохождения которых доктринальный стержень национальных форм буддизма претерпевал серьезные изменения.

Также в 1998 году А.Н. Игнатович заканчивает перевод важнейшей сутры японского буддизма, зафиксировавшей вариант окончательной трансформации учения будды в стране Восходящего Солнца  – «Лотосовой сутры».

Наконец, значительный вклад в изучение процесса внутренней трансформации буддизма был сделан в 1990-х и 2000-х петербургским буддологом Евгением Александровичем Торчиновым. Е.А. Торчинов  являлся автором большого количества статей и монографий, посвященных проблематике китаизации буддизма и, впервые в мировой буддологии, внутреннему буддийско-даосскому взаимодействию.

Необходимо также отметить уникальный научный вклад Л.Е. Янгутова, который в своих работах уделял большое внимание изучению проблемы тождества сансары и нирваны, что, по мнению ученого, соответствовало центральному тезису махаяны. На наш взгляд, именно после публикации этой работы впервые в буддологии стала принципиально возможной дискуссия о постановке центральной проблемы отличия китайского инварианта буддизма от классического индийского.

М.Е. Ермакова и В.В. Малявин подробно исследовали  вхождение буддизма в русло китайской традиции, чем дополнили и углубили имеющийся на сегодняшний день массив информации о внешних обстоятельств сложного процесса трансформации одной из мировых религий.

На настоящий момент фокус внимания буддологов к проблеме японского буддизма направлен на перевод с японского, английского и французского языка как непосредственных источников по истории буддизма, так и трудов зарубежных коллег, параллельно проводивших исследования феномена учения Будды в Восточной Азии. Среди переведенных книг необходимо отметить «Очерки о дзен-буддизме» Д.Т. Судзуки (в переводе Н.М. Селиверстова), избранные трактаты патриарха японского буддизма Догэна «Луна в капле росы» и «Главные сочинения наставника Догэна».

Некоторые примечательные работы, затрагивающие вопросы японского буддизма, носят научно-популярный характер, однако заслуживают быть отмеченными. Среди них необходимо назвать вышедшую в 2004 году книгу А.А. Накорчевского «Японский буддизм: история людей и идей – от древности к раннему средневековью: магия и эзотерика». Эта работа заслуживает исследовательского интереса, поскольку в ней автором напрямую ставятся вопросы о не вполне объяснимых (но уже отчетливо осознаваемых) обстоятельствах, предопределивших серьезные внутренние изменения дхармы. Часто эти обстоятельства трактуются исследователями в русле мистицизма, что, безусловно, не может быть в полной мере принято современной буддологической наукой.

Также изучение японского буддизма непрерывно продолжается и в научной среде, в ряде научных публикаций и монографий, среди которых особенное место занимают труды Н.Н. Трубниковой, посвященные частным вопросам учений различных буддийских школ в Японии. Среди таковых необходимо отметить монографию «Традиция «исконной просветленности» в японской философской мысли», а также совместную с М.В. Бабковой монографию «Обновление традиций в японской религиозно-философской мысли XIII-XIV вв.». 

Косвенно японский буддизм затрагивает энциклопедия «Философия буддизма», являющаяся на сегодняшний день, пожалуй, наиболее полным в отечественной литературе сводом знаний о буддийской философии. Авторами «Философии буддизма» являются ведущие российские востоковеды: В.П. Андросов, В.Г. Лысенко, Е.А. Торчинов, А.И. Кобзев, А.А. Маслов, Н.Н. Трубникова, Л.Б. Карелова и другие.

Таким образом, необходимо отметить, что количество исследований, посвященных истокам и результатам трансформации классического индийского буддизма достаточно велико, в то время как сама специфика и протекание процесса трансформации учения Будды, как было отмечено ранее, систематически не исследовались. Неучтенными наукой остаются многие вопросы, уточняющие, почему были приняты одни доктрины классического буддизма и отринуты другие, выясняющие, в чем заключается причина резкого сопротивления некоторым положениям раннего буддизма, а также причина лояльности к другим положениям, на первый взгляд, неприемлемым для китайской, тибетской или японской ментальности. Необходимо предпринять попытки разрешения названных вопросов в науке с учетом как конкретно-исторических обстоятельств, так и имманентных процессов внутри рассматриваемой этико-религиозной системы. 

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Буддизм в Японии. М.: Наука, 1993. – 704 с.
2. Васильев В.П. Буддизм, его догматы, история и литература. СПб: Типография. Императорской Академии Наук, 1857. – 682 с.
3. Ермакова М.Е. Мир китайского буддизма. СПб.: Андреев и сыновья, 1994. – 240 с.
4. Игнатович А. Н. Учения о теократическом государстве в японском буддизме // Буддизм и государство на Дальнем Востоке.  М., 1987. – 344 с.
5. Малявин В.В. Буддизм и китайская традиция // Этика и ритуал в традиционном Китае. М., Наука, 1998. С. 256-273
6. Нихон Рёики – Японские легенды о чудесах: Свитки 1-й, 2-й и 3-й. Перевод, предисловие и комментарии А.Н. Мещерякова. СПб.: Гиперион, 1995. – 256 с.
7. Пак М.Н. Очерки ранней истории Кореи. М., 1975. – 245 с.
8. Розенберг О.О. Труды по буддизму. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. – 295 с.
9. Розенберг О.О. Введение в изучение буддизма по японским и китайским источникам. М.: Наука, 1991 г. С. 44-254.
10. Торчинов Е.А. Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания. СПб.: Андреев и сыновья, 1993. – 312 с.
11. Трубникова Н.Н. Традиция «исконной просветленности» в японской философской мысли. М.: РОССПЭН, 2010. – 414 с.
12. Янгутов Л.Е. Единство, тождество и гармония в философии китайского буддизма. Новосибирск: Наука, 1995. – 224 с.
13. La Fleur W.R. The Karma of Words: Buddhism and the Literary Arts in Medieval Japan. Berkeley, 1983. – 341 p.
14.  Hurvits L. An Inroduction to the Life and Ideas of a Chinese Buddhist Monk. Bruxelles, 1962. –  352 p.