ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ И ПОСТЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ Апполонова Ю.С.

УДК 101.1

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ И ПОСТЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

Апполонова Ю.С.

Федеральное государственное автономное образовательное

 учреждение высшего образования «Тюменский государственный университет»

к.филос.н., доцент кафедры философии.

В данном материале мы хотели бы представить встречающиеся в современной научной и философской литературе возможные трактовки постэкзистенциализма, проанализировать содержание данного понятия, а также проследить генеалогию теоретического содержания, обозначаемого данным понятием подхода.

Несмотря на то, что экзистенциализм уже является признанной классикой, занявшей достойное место «на полке» (с чем мы не согласны), и в настоящее время представляется весьма трудной задачей дать определение данному понятию.

Во-первых, это связано с выявлением временных рамок развития экзистенциализма. Человек, человеческое существование не сразу становятся специальным предметом философской рефлексии, что само по себе является некоторым парадоксом, поскольку сама философия, как справедливо отмечал М. К. Мамардашвили (а вместе с ним К. Ясперс, М. Хайдеггер, Э. Корет и др.) идет от человека, человека трансцендирующего посредством постановки вопроса, как запрос на поиск истины. Вместе с тем, экзистенциальная проблематика встречается уже в философии Сократа, Августина, Паскаля. Однако, исторические рамки «классического экзистенциализма» традиционно очерчиваются с XIX в. (первым представителем считается С. Кьеркегор) и годом смерти М. Хайдеггера – 1976 (условно). «Сама программа экзистенциальной философии (будь она религиозной или атеистической) – заменить классическую «философию сущностей» (essentia) философией человеческого существования (existentia) – предполагала, что проблема человека не просто выдвигается на первый план (это уже было в европейской философии начиная с эпохи Возрождения), но что сам человек становится сложнейшей проблемой, а точнее – загадкой или тайной. Экзистенциальная философия давно стала классикой, но не осталась в прошедшем, ХХ столетии» [1, с. 13]. 

Во-вторых, трудность определения экзистенциализма связана с тем, что из тех мыслителей, которых принято относить к данному направлению: М. Хайдеггер, К. Ясперс, А. Камю, Г. Марсель, Ж.-П. Сартр и др., не все считали себя экзистенциалистами.

В-третьих, экзистенциализму не присуще идейное единство, так как мыслители – экзистенциалисты часто высказывали прямо противоположные взгляды, кроме того к экзистенциализму примыкают «сродные» направления философской мысли, например, философия персонализма, философия диалога, философская антропология и др., представителей которых нельзя назвать экзистенциалистами «в чистом виде».

В этом, смысле однозначно определять экзистенциализм как философское направление, имеющее конкретные исторические рамки и включающее определенный список мыслителей мы не можем, но можем говорить об экзистенциализме как направлении, включающем мыслителей экзистенциально ориентированных, то есть ориентированных на решение каких-то общих проблем и вопросов, связанных с философией существования человека. На это же указывает и Т. П. Лифинцева, что основанием для отнесения того или иного мыслителя к экзистенциальным являются «несколько повторяющихся тем, не обязательно связанных друг с другом, однако в истории мысли попадающих в некую общность» [1, с. 2]. Эти темы: личность и система, интенциональность сознания, бытие и ничто, свобода, смысл и значение коммуникации и др. И, конечно, одной из основных категорий в творчестве данных мыслителей является категория экзистенции, которую однако каждый из них трактовал совершенно особым образом, на что обращала внимание П. П. Гайденко. Однако и здесь прослеживается нечто общее. Экзистенция предполагает Я-разворот в философствовании. Экзистенция – это конкретность человеческого бытия во всех аспектах: историческом, экзистенциальном, социальном, и, конечно, онтологическом. На первый план выходит экзистенциальный опыт переживания индивидом собственного бытия в мире. Любые оценки и суждения проходят Я-фильтрацию через собственное осознание и переживание. Однако экзистенция не эгоцентрична, экзистенция не увеличивает дистанцию с миром, а, наоборот, сокращает, делает онтологически интимной.

В попытке определить понятие «постэкзистенциализм» мы встречаем еще больше трудностей, чем, когда проделываем ту же операцию с понятием экзистенциализма. Прежде всего, это связано с тем, что постэкзистенциализм по сути не имеет ни исторических, ни строго установленных методологических рамок. При этом попытки концептуализировать данное понятие в большей степени представлены в работах современных зарубежных авторов, а если говорить об отечественных исследованиях, то постэкзистенциализм не входит в актуальную повестку.

Приставка «пост» (лат. post – после) присутствует в названиях многих философских направлений XX века: постмодернизм, постструктурализм, постпозитивизм и др. Каждому из них посвящена отдельная статья в философских энциклопедиях, где перечисляются имена представителей, указываются основные темы исследований. Ничего подобного о постэкзистенциализме мы не обнаруживаем. Собственно, это и понятно: кого из мыслителей можно отнести к постэкзистенциалистам, когда и где сформировалось данное направление?

Как уже было отмечено, главная идея, которая лежит в основе экзистенциализма – это идея неповторимости индивидуального бытия, признание ценности собственного существования для того, кто существует, на первый план выходит переживающее Я; уникальный экзистенциальный опыт – альфа и омега экзистенциализма. Отсюда отказ экзистенциалистов исследовать проблему существования человека в мире через рационалистическую установку, через поиск объективного и общезначимого, рациональное уступает место иррациональному, логика философских трактатов уступает место непредсказуемым сюжетам пьес и романов, которые предлагает сама жизнь, осуществляется поиск иных способов выговаривания о человеке и его бытии, категории уступают место экзистенциалам: любви, страху, стыду, одиночеству, бытию-в-мире и др., преодолевающим гносеологическую установку субъект-объектного деления и позволяющим говорить о существовании человека с позиции признания его изначальной включенности в общую ткань бытия мира. Эта онтологическая включенность, которая может быть выражена формулой: «я обнаруживаю себя в мире, а мир уже» и дает основание экзистенциально ориентированным мыслителям проблематизировать существование человека, прокладывать путь к поиску самоидентичности, подлинного смысла его бытия. Этот мотив обнаруживается в «учении» С. Кьеркегора о трех стадиях, в идее М. Хайдеггера о противопоставлении Dasein и das Man, в идее К. Ясперса о возможной экзистенции и др., то есть, в идеях противопоставления подлинного и неподлинного бытия, Я и общества, истины для меня и истины для других и т.п. Собственно эти идеи и позволяют современным исследователям проводить демаркационную линию между экзистенциализмом и постэкзистенциализмом. Постэкзистенциализм формируется не как самостоятельное философское направление, а как теоретический подход к исследованию актуальных проблем существования человека в социо-гуманитарном знании, с одной стороны сохраняющий основные методологические «находки» экзистенциализма, но с другой – меняющий в них акценты.

В первом случае речь идет о ярко выраженном акценте на одиночестве индивида, который должен дистанцироваться от других людей, общества, современной культуры, эта дистанция может быть выражена не только на уровне мысли как занимаемая рефлексивная позиция, но и в конкретном образе жизни, принятии соответствующих решений, в то время как во втором случае (в постэкзистенциализме) речь идет о выстраивании таких форм существования в мире, которые подразумевают не дистанцию а, если можно так сказать, примирение подлинного и неподлинного, их сопряжение. Такая установка позволяет не просто уравнивать онтологические права на уникальность экзистенциального опыта Я и Другого, но выводить опыт последнего на первый план, или же рассматривать Я и Другого как взаимосвязанные онтологические «единицы», которые в процессе взаимодействия создают особое пространство «между», которое и позволяет каждому участнику конструировать собственную идентичность.

Л. А. Мальцев исследуя творчество В. Гомбровича и Л. Шестова отмечает, что идейная близость польского и русского мыслителя обусловлена их приверженностью экзистенциализму, развитием его основных философских мотивов. Однако, как отмечает Л. А. Мальцев, в отличие от Шестова и других представителей «классического экзистенциализма», «Я», по Гомбровичу, может освоиться среди «других», играть формами-стереотипами, сложившимися «между» людьми. Таким образом, миропонимание Гомбровича приобретает постэкзистенциалистский характер: это уже не «философия одиночества», а осознанное принятие прагматической точки зрения «других» людей» [2, с. 342].

Конечно, нельзя сказать, что Другой не играет роли в экзистенциализме, идея экзистенциальной коммуникации, установления подлинных межличностных отношений развивается и в творчестве К. Ясперса, и Г. Марселя, и М. Бубера и других мыслителей. В чем же тогда принципиальное отличие постэкзистенциализма?

Точкой отсчета в постэкзистенциализме служит не Я, а Другой и то, что образуется «между» ними. Экзистенциальный опыт переживания мира и отношений с другими людьми Я не является онтологически первичным, он не может служить фильтром миропонимания Я и восприятия Другого, поскольку Я и Другой существуют и взаимодействуют одновременно, поэтому на первый план выходит то, что образуется между Я и Другим – само отношение, практика отношений. Перед нами не все-поглощающее Я, замкнутое на собственных переживаниях, а я разомкнутое. Собственно такая трактовка постэкзистенциализма представлена в работе профессора университета Рохэмптон Дела Левенталя «Post-existentialism and the Psychological Therapies | Towards a Therapy without Foundations». (Как известно и идеи экзистенциализма, и конструируемые на их основе идеи постэкзистенциализма являются философским основанием некоторых современных психотерапевтических теорий).

Автор указывает на то, что Другой должен быть поставлен на первое место, а любая теория – на второе. Под теорией следует понимать не только теории позитивистского толка, часто используемые в психотерапии, но любую систему готового знания и опыта, в том числе экзистенциального, с которым индивид вступает в коммуникацию, и которая служит для него своеобразным фильтром восприятия отношений. Это значит, что психотерапевт в коммуникации с пациентом должен быть полностью открыт его инаковости и ситуации встречи, психотерапевт не использует какую-либо заготовленную оптику к анализу его рассказа, живой опыт клинической встречи, «между» Я и Другим выходит на первый план. Это «между» и конституирует человеческую субъективность, по сути нет Я и Другого как онтологически самодостаточных субъектов, но есть процессуальный момент в котором их идентичность собирается. Почему данная идея согласно Д. Левенталю является не экзистенциальной а постэкзистенциальной?

Левенталь пишет: “So post-existentialism can be seen, on the one hand, to be attempting to find a place between existentialism and post, post-modernism. Enabling us to take from the existential and the post-modern that which can be helpful to us in exploring our existence at the start of the twentyfirst century” [3, с. 12]. То есть в версии Левенталя генеалогия постэкзистенциализма восходит к идеям экзистенциализма, а также идеям постмодернизма. В частности, автор поддерживает идею Ж. Деррида о том, что человеческая субъективность не просто зависит, а состоит из чего-то, отличного от неё самой, человек – не автономное существо, а, по сути, каждый раз самоопределяющееся заново чем-то «со стороны». Поэтому Левенталь настаивает на «постэкзистенциальном», стремясь преодолеть мотивы Я-центризма в экзистенциализме. В этом смысле, благо и справедливость, которые могут быть рассмотрены как цель коммуникации, исключающие момент насилия рассматриваются не как трансцендентные сущности, не абстрактные категории, а то, что может стать реальным содержанием межличностных отношений определяемых каждый раз заново контекстом бытия человека в мире. Если мы правильно поняли мысль Левенталя, то сам этот контекст и является тем содержанием пространства «между» Я и Другим, который должен выйти на первый план. При этом – это не то метафизическое «между», о котором говорили М. Бубер или К. Ясперс, а «между» определяемое реальным социальным, культурным, историческим контекстом ситуации. По сути, постэкзистенциализм в трактовке Левенталя выходит за пределы психотерапевтической практики, призывает учитывать важность различных социальных форм межличностного взаимодействия, не делить их пусть даже условно, на подлинные и неподлинные, а задействовать все многообразие внешних контактов человека с миром, которые раскрывают его как участника более глобальных процессов, чем его собственная единичная жизнь, например, как участника политических отношений и процессов. В этом смысле, пожалуй, не случайно Левенталь называет Э. Левинаса постэкзистенциальным мыслителем. Быть человеком означает быть-в-мире (влияние М. Хайдеггера): вместо того, чтобы сначала думать о себе как о независимых сущностях, которые затем вступают в контакт с окружающим миром, бытие-в-мире является наиболее изначальным, мы всегда уже вовлечены в него. Быть человеком – значит быть вовлеченным в возможности, которые существуют независимо от нас.

Библиографический список

1. Лифинцева, Т.П. «Экзистенциализм» или «экзистенциальная философия»? Нюансы важны / Т.П. Лифинцева // Эдип. – 2008. – №4 (7). – С. 38–43.
2. Мальцев, Л.А.  От экзистенциализма Шестова к постэкзистенциализму Гомбровича / Л.А. Мальцев // Балтийский филологический курьер. – 2009. – №7. – С. 339–348.
3. Del Loewenthal. Post-existentialism and the Psychological Therapies | Towards a Therapy without Foundations / Loewenthal D.  – Routledge, 2011. – 228 p.