ПОНИМАНИЕ ИНТУИЦИИ В ФИЛОСОФИИ А.БЕРГСОНА (Черных Е.М.)

ПОНИМАНИЕ ИНТУИЦИИ В ФИЛОСОФИИ А.БЕРГСОНА

Черных Е.М.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Алтайский государственный университет», г.Барнаул

Феномен интуиции является одним из ключевых в философии Анри Бергсона. Хотя это понятие пронизывает всю философию Бергсона, наиболее полно его содержание раскрывается в двух его работах — «Введении в метафизику» (1903) и «Философской интуиции» (1911). Тексты написаны с разницей в восемь лет. В промежутке между ними создан основополагающий труд философа «Творческая эволюция» (1907). Хронологичсеская динамика ставит перед исследователем задачу выявления «эволюции» мысли философа. Закономерно возникают следующие вопросы: как интуиция понимается изначально; какие место и роль отводятся интуиции; меняется ли понимание интуиции в более поздних работах; если да, то как именно; к каким выводам приходит автор в своих поздних работах. Эти вопросы мы попытаемся рассмотреть в данной работе.

Во «Введении в метафизику» Бергсон выделяет два способа познания вещи: относительный и абсолютный. Относительный мыслится автором как движение вокруг вещи, тогда как абсолютный предполагает проникновение в нее. Абсолютное понимается как совершенство и самотождественность. Бергсон пишет: «Абсолютное является совершенством потому, что оно в полном смысле слова есть то, что оно есть» [ 1; 1174].  Тогда как относительное понимается как точка зрения на предмет, выраженная посредством символов или знаков. Этим двум видам познания соответствуют интуиция и анализ.

Интуицию Бергсон называет определенным «родом интеллектуальной симпатии», тем способом, с помощью которого переносятся в саму сущность вещи, «чтобы слиться с тем, что есть в ней единственного и невыразимого» [ 1; 1175]. Иначе, интуиция определяется как «интеллектуальная аускультация» [1; 1191]. Термин заимстовуется Бергсоном из латыни, где auscultare означает «слушать». Тем самым, интуиция для Бергсона является актом интеллектуального вслушивания или вчувствования.

В этом качестве интуиция отличается от познания с помощью образов и познания посредством понятий.

Бергсон последовательно отвергает образ «наматывания/развертывания», образ спектра, образ резины, сжатой в математическую точку.  Несмотря на то, что Бергсон признает последний как наиболее «верный образ развития нашего «я» в длительности», он отрицает образный способ познания реальности как длительности: «Внутренняя жизнь есть все это вместе — разнообразие качеств, непрерывность развития, единство направления. В образах ее нельзя себе представить» [1, 1179]. Основной недостаток образного познания состоит в том, что в нем реальность делится на моменты, которые рядополагаются, являются внешними друг другу, присутствуют в пространстве, а не во времени.

Познание с помощью понятий, по мнению Бергсона, также не способно уловить суть реальности как длительности. Понятия или абстрактные идеи, общие или простые, будучи инструментом анализа, способны только дать искусственное воспроизведение реальности, его абстрактные характеристики. Понятия выступают инструментом сравнения постигаемого предмета с теми, которые с ним сходны, и, в конечном счете, приводят к иллюзии, что путем сопоставления предмета с другими мы ухватим его суть. «Так как сравнение выказало сходство, так как сходство есть свойство предмета, свойство же имеет вид части предмета, обладающего этим свойством, — то мы без труда убеждаем себя, что рядополагая понятия с понятиями, мы восстановим предмет, как целое, из его частей и что мы получим, так сказать, его интеллектуальный эквивалент»[1,1181]. В понятиях, на взгляд Бергсона, можно выразить только тень реальности, но не ее саму. Недостаток понятийного мышления состоит в том, что оно, так же, как и образное, предлагает как бы взгляд со стороны, внешнюю точку зрения, не способную схватить суть предмета.

Таким образом, как понятия, так и образы представляют собой два вида аналитического познания, которое способно постичь относительную реальность, но не абсолют.

Единственным видом познания, которое способно проникнуть в сущность реальности как таковой, для Бергсона является интуиция. В качестве метода интуитивное познание является инструментом метафизики, тогда как аналитическое Бергсон оставляет за позитивными науками: «Если существует средство владеть реальностью абсолютно, вместо того, чтобы познавать ее относительно, помещаться в нее, вместо того, чтобы усваивать точки зрения на нее, иметь о ней интуицию, вместо того, чтобы делать ее анализ, словом, схватывать ее помимо всякого выражения, перевода или символического представления, то это и будет метафизика» [1, 1177].

Важным различием между позитивными науками и метафизикой, помимо метода, является направленность познания. Любое относительное аналитическое познание имеет целью практическую пользу получаемого знания: «Вообще мы добиваемся знания не ради знания, но для того, чтобы принять известное решение или извлечь выгоду, словом, ради какого-нибудь интереса. […] Примерять понятие на предмет, это значит — спросить у предмета, что нам с ним делать, что он может нам сделать» [1;  1194]. Тогда как познание абсолюта есть бескорыстное постижение предмета ради него самого. При этом, мышление в обычном смысле слова по умолчанию понимается Бергсоном как аналитическая деятельность: ««Мыслить» предмет, значит, в сущности, спрашивать себя от времени до времени, в каком он состоянии, чтобы знать, что можно из него сделать. Ничего нет, впрочем, более законного, чем этот способ действия, пока дело идет только о практическом познании действительности» [1; 1201].  Однако, чтобы преодолеть этот уровень познания и выйти на более высокий уровень постижения действительности необходимо приложить усилия. Следует совершить определенного рода инверсию. Если, по Бергсону, обычное мышление состоит в переходе от понятий к вещам, то, чтобы постичь абсолютную реальность, необходимо действовать наоборот, а именно: идти от вещей к понятиям. Такое движение Бергсон называет «интеллектуальным расширением» [1; 1201] и связывает его с «тяжелым, даже мучительным, усилием, направленным к тому, чтобы пойти против естественного хода мысли» [1; 1201]. В этом состоит основное свойство метафизической интуиции Бергсона. Интуиция не является простым созерцанием самого себя или жизни, но представляет собой усилие. Бергсон многократно подчеркивает насильственный характер метафизической интуиции: «Интуиция […] вводит нас в соприкосновение со всей непрерывностью длительностей, за которой мы должны пытаться следовать или вниз, или вверх: в обоих случаях мы можем бесконечно расширяться путем все более и более насильственного усилия, в обоих случаях мы переходим границы самих себя»[1; 1206].  

Другой отличительной чертой интуиции, в понимании Бергсона, является многократность составляющих ее актов: «Интуиция, о которой мы говорим, не является единичным актом, но бесконечным рядом актов, из которых все, без сомнения, одного рода, но каждый очень своеобразной разновидности — и это многообразие актов отвечает всем ступеням бытия» [ 1; 1202].

Подлинная метафизика, согласно Бергсону, имея своим методом интуицию, должна способствовать преодолению разногласий между философскими системами, суть которых философ усматривает в пустых спорах о понятиях, а не о сущностях явлений, а также стиранию границ между наукой и философией. Бергсон пишет: «Наука и метафизика соединяются в интуиции. Философия, в истинном смысле слова интуитивная, реализовала бы столь желаемое слияние метафизики с наукой. […] Как результат, она имела бы восстановление непрерывности между интуициями, получаемыми различными позитивными науками время от времени в течение их истории, и только силою гения» [1;1212].

Подобная мысль развивается философом в докладе «Философская интуиция», с которым Бергсон выступил на конгрессе в Болонье в 1911 году. В нем Бергсон размышляет о тех же явлениях, которые им рассматриваются во «Введении в метафизику» — это интуиция, образы и понятия, философия и наука. Однако, по прошествии восьми лет, некоторые его концепции претерпевают изменения, дополнения, приобретают новые смыслы.

Первоначально Бергсон хотел назвать доклад «Дух философии», на это нам указывает исследователь его творчества И.И.Блауберг [2; 776]. Действительно, исходя из содержания доклада, можно прийти к выводу, что интересующий Бергсона предмет — это противопоставление интуитивной философии философии систем, господствовавшей в его время, и свою задачу он видит в смещении акцента с гносеологии, увлекшейся построением многоуровневых понятийных конструкций, на онтологию, которая по своей сути проста и доступна нам в качестве всецелого знания-опыта, преодолевающего одновременно и эмпиризм, и реализм. Однако, итоговым все-таки стало название «Философская интуиция». И.И. Блауберг связывает это с выступлением Бенедетто Кроче, итальянского неогегельянца, который на предыдущем философском конгрессе в Гейдельберге затронул тему интуиции. Будучи одной из главных тем философии Бергсона, интуиция, таким образом, стала главным предметом доклада.

Как во «Введении в метафизику», так и в «Философский интуиции» Бергсон считает необходимым прежде всего подчеркнуть разницу между абсолютным и относительным видами познания, где последнее предстает как бесконечное движение вокруг предмета, а первое являет собой «проникновение внутрь мышления создателя». Однако, в «Философской интуиции» к категориям абсолютного и относительного знания добавляются категории простоты и сложности выражения этого знания.

Бергсон ставит проблему несоизмеримости между «духом» и «буквой» философии. Действительно, сколько бы ни усложнялось то или иное учение, та или иная философская система, обрастая понятиями, категориями и отношениями между ними, эта громоздкая конструкция остается бессильной в попытке выразить наиболее точно ядро, самую суть мысли философа. Тогда как подлинный «дух» философии, по Бергсону, является по сути своей простым, спонтанным и самопроизвольным: «Мы видим, как преображается философское учение, когда мы пытаемся проникнуть внутрь мышления его создателя, а не вращаемся вокруг него. Вначале уменьшается сложность. Затем одни части входят в другие. Наконец, все стягивается в одну точку, к которой мы можем все больше приближаться, хотя попытки достичь ее были бы тщетны. В данной точке находится нечто простое, бесконечно простое, столь невероятно простое, что философу так никогда и не удалось это высказать. Потому-то он и брал слово всю жизнь» [3; 165].

Если, по мысли Бергсона, достичь самой сути, сердцевины, ядра мышления философа представляет трудность для него самого, то еще большей проблемой это является для другого, того, кто желает постичь философский замысел как бы «извне». Здесь Бергсон снова обращается к категории образа как способа познания, но несколько меняет свой взгляд на него. Если во «Введении в метафизику» способность образного познания постичь глубинную суть философской идеи отвергается Бергсоном, то в «Философской интуиции» образу отводится роль «посредника» между интуицией и выражающими ее понятиями. Образ, пишет Бергсон, «не будучи самой интуицией, сближается с ней больше, чем понятийное и неизбежно символическое выражение, к которому интуиция вынуждена прибегать в поисках возможностей «объяснения»» [3; 166]. В некоторых местах текста доклада Бергсона можно заметить, как понятия интуиции и образа сливаются, становятся как бы синонимами. Так, интуиции и образу в равной мере свойственна способность отрицания, а также обе категории, интуиция и образ, в приложении к философскому учению освобождают его от условий места и времени. Однако, все-таки следует признать их синонимичность кажущейся, поскольку сам Бергсон чаще всего определяет образ как «посредствующий»: «Мы приблизимся к цели, если сможем уловить посредствующий образ, — образ, являющийся почти материей, поскольку его еще можно увидеть, и почти духом, поскольку его уже нельзя коснуться» [3; 172]. Образ, в представлении Бергсона, обладает двумя важными функциями. Во-первых, он позволяет самому философу возвращаться на путь интуиции в том случае, когда он, пытаясь выразить ее суть, следуя за понятиями, отдалится от первоначальной идеи. Во-вторых, образ-посредник помогает интерпретатору мыслей философа постичь их глубинную суть, проникнуть «извне» в интуицию философа, а значит, по Бергсону, приобрести абсолютное знание: «Это (образ) — фантом, неотступно сопровождающий нас, когда мы вращаемся вокруг учения; к нему и нужно обращаться, чтобы добиться решающего знака, указания способа действий, которого следует придерживаться, и точки, в которую следует смотреть» [3; 172].

Другим видом относительного познания, по мнению Бергсона, являются понятия. Со времени написания «Введения в метафизику» и до «Философской интуиции» философ остается верен своему убеждению в том, что понятия представляют собой самый отдаленный от первичной интуиции способ познания: «Система развивается в понятиях; но когда ее перемещают к интуиции, давшей ей начало, она сжимается в образ: если же мы хотим превзойти образ и подняться над ним, то вновь скатываемся к понятиям, и вдобавок к понятиям еще более смутным, более общим, нежели те, от которых мы отправились на поиски образа и интуиции. […] первичная интуиция покажется тогда чем-то самым бесцветным и холодным, что только есть в мире; она предстанет простой банальностью» [3; 173]. Чтобы этого не произошло необходимо в понятия «вдохнуть жизнь», то есть перейти от понятий к образам, а от них, в свою очередь, к интуиции, только так мы сможем постичь то, что явилось сутью философии автора. Сама интуиция, в интерпретации Бергсона, предстает как бы божественным откровением, тем, что «очень приближенно можно назвать чувством совпадения между актом, посредством которого наш ум в совершенстве познает истину, и операцией, с помощью которой Бог ее порождает» [3; 168]. Интуиция обладает одним очень важным свойством — способностью отрицания. Как демон Сократа, который удерживал его от нежелательных действий, интуиция запрещает слепо следовать воле фактов и общепризнанных идей. Иррационализм Бергсона здесь особенно заметен, поскольку интуиция противопоставляется логике: «Он (философ) примется пассивно выводить заключения по правилам прямолинейной логики; но внезапно его собственное утверждение вызовет у него то же чувство невозможности, какое прежде он испытывал в связи с суждениями других. Оставив кривую линию собственной мысли ради того, чтобы следовать прямо по касательной, он стал чуждым себе. Он вновь обретет себя, когда вернется к интуиции» [3; 166].

В более широком, историческом, контексте интуитивная способность отрицания означает для Бергсона означает самотождественность любой философской идеи, концепции, учения, системы. На его взгляд, творчество философа не обусловленно ни предшествующими идеями, ни текущим положением вещей. В своей интуиции философ связан с Богом или абсолютом, и именно из этого «колодца вечности» он черпает свои идей. Поэтому, в какое бы время не было суждено жить и творить философу, его учение осталось бы тем же самым. Говоря об историческом контексте, Бергсон берет время как в синхроническом, так и в диахроническом аспектах и утверждает, что концепцию философа нельзя считать ни «мозаикой» идеи текущего момента, ни синтезом или вершиной развития всех предшествующих эпох. Хотя Бергсон допускает «момент эволюции» и определенное сравнение философского учения с организмом, им полностью отрицается отождествление последнего с «механическим» соединением достижений предшествующих эпох. Бергсон пишет: «Мысль, приносящая в мир нечто новое, вынуждена проявляться через посредство уже готовых идей, встреченных и вовлеченных ею в свое движение: потому и кажется, что она связана с эпохой, в которую жил философ. Но часто это всего лишь видимость. Философ мог явиться многими веками раньше; он имел бы дело с иной философией и иной наукой; он поставил бы другие проблемы; он иначе сформулировал бы свои мысли; возможно, ни одна глава из книг, которые он писал, не была бы той же; и все-таки он сказал бы то же самое» [3; 168]. И далее: «Философ не исходит из предшествующих идей; самое большое, можно сказать, что он к ним приходит» [3; 175].

Продолжая начатые во «Введении в метафизику» размышления о связи метафизики с наукой, в «Философской интуиции» Бергсон несколько смещает акценты в их соотношении. Прежде всего, заметна терминологическая разница. Если во «Введении в метафизику», как явствует из названия, Бергсон ведет речь о последней, то в «Философской интуиции» (а здесь уместно будет вспомнить первоначальное название доклада «Дух философии») Бергсон говорит о философии в целом, не уточняя, какой именно раздел он имеет в виду. Думается, что он отождествляет метафизику и философию. Говоря о философии, ее роль Бергсон видит не в том, чтобы обобщать достижения частных наук, такую роль он считает равно унизительной как для философии, так и для науки, но в том, чтобы путем инверсии развернуть научное и обыденное мышление от фактов к жизни во всей ее полноте, подвижности, текучести. Здесь мысль Бергсона выходит за сугубо эпистемологическое сопоставление философии и науки и обращается к жизни в целом, включая обыденное сознание. В конечном счете, именно к нему Бергсон и обращается в своей речи. Его адресат уже не просто ученый-интеллектуал, но любой человек. Последних он «уравнивает в правах» ставя на одну чашу весов научное и обыденное сознание, а на другую — философское, и противопоставляя их друг другу. Если науку и обычную жизнь характеризует практический подход к реальности, то философия способна выйти за пределы утилитарного и «дать нам радость».

Таким образом, интуиция в философии Бергсона выступает методом постижения абсолютной реальности. В этой части взгляды Бергсона остаются неизменными с момента написания «Введения в метафизику» (1903) до доклада «Философская интуиции» (1911). Меняется взгляд на соотношение абсолютного познания и относительного. Если в статье 1903 года они противопоставляются, то в докладе 1911 — их границы размываются, из них выстраивается своеобразная иерархия, где интуиция представляет собой ядро познания, к которому наиболее приближено образное мышление и наиболее отстоит понятийное.

Другое различие между двумя работами философа состоит в том, что он расширяет сферу познания, переходя от сугубо «научного» познания к познанию в целом, что выражается включением в анализ обыденного познания. Как обыденное, так и научное познание характеризует практическая направленность, определенная «корысть», «хитрость» в отношение к познаваемому миру, тогда как философское познание «бескорыстно», не заинтересовано в практическом применении результатов познания и основано на симпатии познающего к познаваемому. В этом плане, если наука способна дать лишь комфорт, то философия способна «пробудить к жизни» и наполнить радостью.

Библиографический список

1. Бергсон, А. Творческая эволюция. Материя и память. — Мн.: Харвест, 1999.  — С.1172-1222.
2. Анатомия философии: как работает текст / Сост. и отв. ред. Ю.В. Синеокая. — М.: Издательский Дом ЯСК, 2016. — 968с.
3. Бергсон, А. Избранное: сознание и жизнь. — М.: РОССПЭН, 2009. — С.164-180.
4. А. Бергсон: pro et contra, антология / Сост., вступ.статья, коммент. И.И. Евлампиева. — СПб.: РХГА, 2015. — 880с.