СУБЪЕКТНОСТЬ В ПРОСТРАНСТВЕ ПРИСВОЕНИЯ: ПАРАМЕТРЫ, УПРАВЛЕНИЕ, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ (Ищенко Александр Николаевич)

УДК 303

СУБЪЕКТНОСТЬ В ПРОСТРАНСТВЕ ПРИСВОЕНИЯ:  ПАРАМЕТРЫ, УПРАВЛЕНИЕ, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Ищенко Александр Николаевич

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Донецкий национальный технический университет»

Донецкая народная республика

Адрес: 83000, г. Донецк, ул. Артёма, 58

Старший преподаватель кафедры философии

Аннотация. Статья посвящена методологическому обоснованию собственности как философско-правовой категории. В ней даётся социально-философское описание системы имущественных отношений, образующих предметное поле социологии права. Со стороны субъекта это пространство задано двумя уровнями правоотношений. На микросоциальном уровне представлены отношения юридических лиц, деятельность которых регламентирована контрактным правом. На макросоциальном уровне это предметное поле контролируется государством в лице законодательной власти. Контроль имущественной динамики осуществляется данной ветвью власти посредством мониторинга и упорядочения процессов имущественной дифференциации и функционально связанных с ним параметров уровня жизни, демографической динамики, криминализации и коррупции. Исследование задумано в перспективе и с целью снятия организационного противоречия и идеологического конфликта между либеральным и этатистским подходами к пониманию вопросов управления имущественной динамикой и для обоснования государственного контроля этих процессов, одного из условий устойчивого развития современного общества. С содержательной стороны эта цель реализуется средствами компаративного анализа классического и неклассического подходов к пониманию собственности, в том числе гегелевской концепции, марксистского подхода и институциональной теории права собственности чикагской школы микроэкономики, а также структурной реконструкцией субъектности, представленной в виде компонента уточнённой модели «клетки системы». Сформулирована задача социометрического анализа функциональных параметров социальной динамики, существенно связанных с имущественным неравенством, и управления ими со стороны представительной ветви власти.

Ключевые слова: собственность, субъектность, парадигма науки, первичная и вторичная формации, «клетка системы», метаморфозы вещи, структура предметного поля

SUBJECTION IN THE SPACE OF ASSIGNMENT: PARAMETERS, MANAGEMENT, RESPONSIBILITY.
Ishchenko А.N.

professor of department of philosophy

Donetsk State Technical University

Donetsk People's Republic

83000, Donetsk, Artem street, 58

 

Abstract. The article is devoted to the methodological substantiation of property as a philosophical and legal category. It gives a socio-philosophical description of the system of property relations that form the subject field of the sociology of law. From the side of the subject this space is set by two levels of legal relations. At the microsocial level, the relations of legal entities are represented, the activities of which are regulated by contract law. At the macrosocial level, this subject field is controlled by the legislative branch. Control of property dynamics is carried out by this branch of power through monitoring and streamlining processes of property differentiation and functionally related parameters of living standards, demographic dynamics, criminalization and corruption. The research is conceived in the perspective and with the aim of abolishing the organizational contradiction and ideological conflict between the liberal and etatist approaches to understanding the issues of managing property dynamics and to justify state control over these processes, one of the conditions for the sustainable development of modern society. From the content side, this goal is realized by means of comparative analysis of classical and non-classical approaches to understanding property, including the Hegelian concept, the Marxist approach and the institutional theory of property rights of the Chicago school of microeconomics, as well as the structural reconstruction of subjectivity represented as a component of the refined model of the "system cell". The problem of sociometric analysis of functional parameters of social dynamics, essentially connected with property inequality, and management by them from the representative branch of power is formulated.

Key words: property, subjectivity, the paradigm of science, primary and secondary formations, the "cell of the system," the metamorphosis of things, the structure of the subject field

Тема собственности попала в поле зрения критической теории общества и её активную разработку при переходе европейской культуры от традиционного к зрелому модерному состоянию. На этом этапе оформляются основные идеологические подходы к решению проблемы собственности, представленные тремя основными направлениями, из которых наиболее влиятельными по версии И. Валлерстайна являются либерализм, социализм и консерватизм [2]. В современной ситуации в связи со второй волной индустриализации и переходом к постиндустриальному обществу проблема в очередной раз переосмысливается. Потребность в этом нарастает по мере роста среднего класса и активизации его творческого потенциала. Актуальным остаётся при этом вопрос о внешнем контроле процессов присвоения, протекающих на микросоциальном уровне, о допустимых границах государственного вмешательства в эту специфическую сферу. Ответ на него нуждается в предварительном уяснении структуры субъектности в предметном поле современной сложно дифференцированной и институционально упорядоченной системы правоотношений. Субъектность предстаёт при этом со стороны идеологии (рациональности), присущей участникам процесса, а также с организационной стороны, связанной с манифестацией их воли в пространстве «вещных» отношений собственности и структурированию на их основе интерсубъектных, «договорных» отношений сферы права. Посвятим первой стороне этого вопроса – метатеоретической и идеологической постановке проблемы субъектности в сфере присвоения несколько слов.

1. Философское обоснование субъектности в сфере прав собственности.

Всплеск интереса к теме собственности имеет свои исторические границы. Он связан с первой промышленной революцией в Европе, существенно затронувшей сопредельные и сопряжённые сферы общественной жизни, включая технологическую, экономическую, социальную, политическую и интеллектуальную. Масштаб и темпы социальных изменений в означенных сферах были настольно значительны, что результатом стало существенное расширение представлений о структуре времени и пространства – фундаментальных характеристиках бытия, которые стали рассматриваться в их предметной связи с субъектом и экстраполироваться на объекты социального познания. Начало этому новому типу рациональности было положено критической теорией Канта, а пика своего развития означенная тенденция достигает в философии и методологии науки, созвучной общей теории относительности.

Субъектность, как тип рациональности, связанный со становлением основных модерных концепций собственности, раскрывается на означенном этапе интеллектуальной истории Европы в ещё одной интенции, связанной с выходом за пределы имманенции, всё в том же кантовском понимании. Намеченный в кантовской метафизике прорыв к трансцендентному закономерно перефокусирует возрождающуюся критическую философию от антропологических оснований старой метафизики к культуре как форме целостности. Из неё, понятой и истолкованной как инобытие абсолютного духовного начала, источника просветлённой критической рефлексии и воли к действию, беспокойная творческая активность философа и учёного в скором времени станет черпать материал и энергии для своих нигилистических размышлений и объективаций мегалитического масштаба.

Отсылка к культурному контексту, который, согласно философско-методологической концепции В.С. Стёпина, особенно активно формирует содержание научных парадигм с середины XX столетия, имеет в нашем случае несколько мотиваций, связанных с основной гипотезой данного исследования [10]. Смысл такой герменевтической в основе своей процедуры состоит, прежде всего, в том, чтобы методологически оправдать наш интерес к изрядно потрёпанной разного рода критикой, но не «снятой» в старом добром смысле слова марксистской концепции собственности. Ибо сколь бы ни устаревала эта концепция со стороны метода или мировоззрения, в ней всегда найдётся зерно истины, способное дать всходы на почве кумулятивной модели науки и получить созвучное аутентичному марксизму оправдание на основе идеи и принципа оборачивания исторических форм материализма, повторяющих циклические процессы в науке.

Есть в этом обращении к истории вопроса ещё один мотив, основанный на плюралистических началах постнеклассической методологии науки и децентрированной в её парадигме аксиологии. Философско-методологическая мысль обращается теперь к диалоговой модели истории идей под разными предлогами, получая в зависимости от выбранного дискурса результаты, позволяющие говорить о важности комплементарных подходов к изучению сложных систем. Увлекательнейшим занятием подобного рода могла бы стать реконструкция универсальной диспозиции классической (первичной) и неклассической (вторичной) парадигм науки в смысле В.С. Стёпина, разумеется, в том случае, если такой методологический посыл возможен по образцу и аналогии с теорией социальных формаций позднего Маркса и приложим к исследованию проблемы собственности, её теоретических оснований.

Проиллюстрируем подобную возможность. Речь пойдёт о комплементарности, связанной с тем дополнением к английской классической политической экономии, которое предложил своим современникам Гегель в «Философии права» [3]. В его работе, воспринимаемой в оптике современной методологии, события и волны капиталистической экспансии европейцев в другие регионы мира получали альтернативное описание в терминах корпускулярной, в своём роде, теории собственности. Известно, что Гегель представлял собственность как вещное выражение имущественных отношений, против чего частично возражал Маркс. Но классику научного социализма не удалось расшифровать и довести сформулированную Гегелем идею комплементарности экономической и правовой теории собственности до убедительного структурного обоснования, особенно в части, касающейся сомнительной идеи об отмирании государства. Причины этих разногласий между классиками следует искать, во-первых, в картине мира, которая довлела философии и метафизике в классической парадигме науки. Второй конфликтогенный момент глубинного структурообразующего свойства представляется нам относительно новым и оригинальным, если не считать того, что он заимствован у двух наших предшественников, упомянутых выше. Он заключает в себе содержание нашей рабочей гипотезы и состоит в диспозиции классической и неклассической (первичной и вторичной) формаций науки, спор между которыми завязан на проблему субъектности, рассматриваемую со стороны необходимости и свободы в самореализации участников социального и исторического процесса – в частном случае процесса присвоения. Этот спор проходит через всю интеллектуальную историю западной цивилизации и культуры, начиная с античности и до наших дней.

Посмотрим на дело ближе. Парадокс диахронности в динамике научного познания, позволяющий усомниться в правильности линейной концепции развития научных парадигм по В.С. Стёпину, заключается, к примеру, в том, что маргинальные, условно говоря, разделы естествознания, связанные в частности с изучением света и цвета, развивались в методологическом резонансе с теорией общества. В этом отношении немецкого поэта Гёте с его интересами в сфере наук о природе и немецкого философа Гегеля можно рассматривать как единомышленников. Оба они интуитивно прозревали потенциал нового типа философского реализма, лозунг которого был парадоксально и буднично озвучен на относительно небольшой исторической дистанции от них, на немецкой же почве в лаконичной формуле «к самим вещам!» Мы сталкиваемся здесь с представлением о двухкомпонентной структуре реальности, так что вряд ли уместно определять методологию означенных подходов и концепций немецких учёных и философов как пример методологического объективизма или, паче чаяния, фетишизма. Они относятся к иной научной парадигме.

Чтобы довести нашу мысль до предельно ясной формы, укажем на ещё один парадокс, свидетельствующий на этот раз о неравномерности в развитии методов социального познания и естественных наук. Он нам позволит говорить о сосуществовании научных формаций первичного и вторичного типа, как мы определили их выше, на культурной почве одной и той же цивилизации, в данном случае англо-саксонской. В самом деле, английская школа естествознания дала миру классическую механику, формировавшую научную картину мира, в которой пресловутый объективизм («гипотез не измышляю!») на два столетия европейской истории задавал стереотипы отношения к реальности, которая воспринималась современниками как тождественная научной теории и едва ли не производная от неё.

Но уже в английской классической политэкономии – если не в доведённой до логической полноты форме, то, по крайней мере, в виде интуиции – возникает представление об удвоении реальности на видимую и скрытую. Пресловутый демон Лапласа (как продолжателя механистической ньютоновской традиции) не находит здесь приложений, зато вместо него появляется демон Смита в образе невидимой руки рынка. При участии и под влиянием Канта немецкая классическая философия начинает искать способ примирения этих двух образов, и этот метафизический бином находит иллюзорное разрешение в гегелевской системе. Оптимизм, идущий от представлений об однозначно прогнозируемом состоянии объекта науки в лапласовском духе, дополняется отныне догадкой об иронии истории, сообщающей самому этому объекту двойственную, загадочную и открытую к историческому будущему форму. Идея удвоения реальности на действительную и мнимую составляет здесь прочный и надёжный удел метафизики и метафизиков – их «мало избранных, счастливцев праздных, великого прекрасного жрецов». И даже социальное познание, не говоря о методологии естественных наук, будет продвигаться ощупью, «иногда даже задом», к пониманию того, что эта территория навсегда останется дополнением к той интенции, которая заключена в детерминизме классического типа, составляющем один научный полюс и одну линию с метафизическими механицистами и примыкающими к ним религиозными провиденциалистами.

Ещё одним подтверждением того, сколь сложна и разнообразна комбинаторика методов и предмета, сопутствующая со времён Платона и неопифагорейцев порождающей синергии множества миров, могут послужить идеи, заложенные в «Экономических рукописях 1857-1858 годов», более известных под названием Grundrisse Маркса [8]. В этой неопубликованной работе автор формулирует интуицию, которая в синергетическом смысле, т.е. с точки зрения фрактальности структур бытия, их фундаментального подобия может быть поставлена в один ряд с гораздо более поздним открытием в биологии конечного набора аминокислот в структуре ДНК (дезоксирибонуклеиновой кислоты), составляющих органическую основу хромосомного набора биологической клетки.

Разумеется, для того, чтобы объяснить идентичность категорий производства и потребления, производства и распределения, производства и обмена, и т.п., Марксу нужен был не микроскоп, а сила абстракции. Но, к сожалению, и абстрактное мышление, а не только оптическая и иная экспериментальная техника, используемая для научных наблюдений, тоже имеет свои эволюционные особенности и качественные градации (границы). Так, Левенгук, создавший микроскоп, наблюдал клеточную структуру живых организмов, но не добрался до ядерной структуры клеток и ничего не мог знать о митозе и мейозе. Подобным образом, и социальные метаморфозы вещи, попадающей в пространство технологии, экономики, права, политики и информационных процессов, лишь в XX веке стали давать достаточный наблюдательный материал для концептуальных обобщений и разграничений, позволяющих реконструировать теорию социума как системы, по уровню сложности напоминающей организм высших животных.

В текстах Маркса ещё нет модели социальной морфологии, где каждая из подсистем могла бы выстраиваться на концептуальной основе, напоминающей клеточную структуру живых организмов. Зато в ней представлена концептуальная схема, согласно которой вся система производственных отношений, заимствованных автором из рикардианской политэкономии, сообщает одной и той же вещи, попадающей в поле этих отношений, потенциальный вид метаморфоза, объективированного в образе орудия, товара, собственности, инструмента политического влияния и, наконец, семиотического знака, элемента информационно-культурного взаимодействия.

Осмелимся предположить, что в этой хорошо известной, но не до конца понятой нашими современниками работе Маркс вместе с Рикардо, по сути, предвосхищает открытие акционального генома социального организма, но лишь на уровне его фенотипических признаков, или, как говорят теперь, культурных кодов. Подобно Менделю, он выделяет в этом наборе доминантные и рецессивные признаки, и даже открывает некоторые статистические закономерности наследования этих признаков. Но для того, чтобы открытый им метод исторического материализма поднялся до уровня научной революции XX столетия, надлежит переосмыслить концептуальные основы его политической экономии, которая несёт в себе признаки первичной научной формации, хотя и сопровождается попыткой выхода за её пределы, к методу неклассической науки.

Удивляться такой интенции не стоит, потому что до Маркса подобная попытка не раз осуществлялась, притом не только у его старших современников, упомянутых выше, но много раньше, во времена греческой античности, при переходе от классического к неклассическому состоянию. Сам Маркс, по сути, заложил основу дихотомического понимания того, что названо у нас научными формациями, исследуя в своей докторской диссертации отношения между натурфилософией Демокрита и Эпикура. Спор между ними, увлёкший будущего классика, шёл, как известно, по вопросу о субъектности (свободе воли), представленной в альтернативной модели одного из мудрецов – оппонировавшего классическому античному детерминизму – как имманентное свойство элементарных частиц вещественного мира, всех без изъятия.

Требования лаконичности не дают развить эту тему далее. Перейдём поэтому ко второй части нашего плана, посвящённой организационной структуре субъектности в сфере отношений присвоения и современным требованиям к ней.

2. Организационная структура субъектности в сфере собственности: манифестация воли и объективация власти.

В предшествующем изложении мы высказали ряд соображений, связанных с пониманием того, что социальные отношения, получившие в марксистской теории общества категориальный статус производственных отношений, могут быть переосмыслены с учётом того, что понимание «клетки системы», предложенное Марксом, требует определённого дополнения и уточнения. С этим связано продолжение и конкретизация рабочей гипотезы нашего исследования, использованной выше как метод, но теперь уже в пространстве предметной реконструкции наших представлений об обществе как сложной динамической системе.

Хорошо известно, что Маркс рассматривает в качестве элементарной клетки системы капиталистического производства категорию товара. По этому поводу возникало немало споров среди социалистов и марксистов. На методологическую ограниченность такого подхода указывали молодые немецкие социал-демократы, и Энгельс отвечал им, что товарный характер производственных отношений при социализме лишь с внешней стороны сопоставим с социальным контрактом (негласным договором), а вернее с легитимацией взятой властью на себя ответственности за общий уровень благосостояния в социальном государстве времён Бисмарка. Однако это государство не имеет, по Энгельсу, никакого отношения к реальному социализму и коммунизму, который лидеры Второго Интернационала, отступая от доктрины основоположника научного социализма о диктатуре пролетариата, предлагали трактовать как процесс, а не конечную цель социал-демократического движения.

В научно-теоретическом отношении этот вопрос очень показателен и важен, а спор на эту тему продолжался в советской экономической науке, в разделах о товарном, или близком к нему хозрасчётном характере общественного производства при социализме. Этот спор привёл к ряду организационных выводов, ограничивших возможность экономических реформ в СССР второй половины 60-х годов, и теперь подобный проект успешно реализуется в Китае, лидеры которого обвиняли тогдашнее руководство СССР в ревизионистском уклоне, а в наше время дихотомически разводят время экономики и время политики и реализуют отвергнутый ранее проект.

На этом фоне гораздо более серьёзным и глубоким конфузом выглядят реформы рубежа 80-90-х годов в бывшем СССР и наследовавшей ему Российской Федерации. Чрезмерное доверие к либеральным экономическим теориям и программам демократического транзита подтолкнуло политические элиты России к действиям, раскачавшим внутреннюю стабильность страны и за короткое время отбросившим её на периферию современного мира по целому ряду социальных, экономических и политических показателей.

Отталкиваясь от нашей рабочей гипотезы, можно предположить, что это случилось в результате перекоса формационных структур в теории и практике государственного управления. Напомним, что мы пользуемся здесь термином «формация» в изменённом смысле, адаптированном к позднему Марксу, подобно тому, как Ф. Энгельс в работах зрелого периода открыто артикулировал различие технологического и экономического способов производства. Правда, предлагаемое нами дихотомическое деление научной формации отличается от институционального деления, подразумеваемого Энгельсом. В нашем случае речь идёт не столько о структурном, сколько о динамическом, темпоральном делении, таком, что вторичность предполагает наряду с наивным волюнтаризмом ещё и утопическую попытку проникнуть за горизонт истории, так сказать, целиком, не прилагая будничных усилий по преобразованию отдельных элементов системы. Эти качества в полной мере проявились в надеждах либерально настроенных российских элит, которые силовым путём пытались реализовать свою программу тотальних преобразований общества, включавших политическую реформу, проект приватизации и опыт так называемой «шоковой терапии», полагая, что невидимая рука рынка Адама Смита сама собой разрешит все другие организационные проблемы страны.

Вторичная научная формация, в самом деле, несёт в себе интуиции, связанные с идеями индивидуации и свободы как онтологических характеристик субъекта исторического действия, но это неполная характеристика субъектности. Вне структур предметной области, с которыми она субстанциально связана, её невозможно сгенерировать – представить в наглядно-образной форме и адекватно определить. Переведём эту несколько усложнённую дефиницию с философского языка в простую и понятную схему.

Начнём с того, что экономика и политика могут представлять собой, по Ленину, самостоятельные институциональные образования, морфологически связанные в единое целое, но имеющие собственную внутреннюю детерминацию. Это положение лежит теперь в основе экономических реформ, проводимых в Китайской Народной Республике. Подобным образом можно категориально развести – вслед Энгельсу и по похожим предметным основаниям – технологическую и экономическую подсистемы, представив технику и экономику в виде отдельных социальных институций. В обоих случаях мы не открываем ничего нового, взгляд на эти подсистемы, как компоненты сложной социальной структуры, широко распространён и обоснован в терминах системного подхода, пользующегося известностью и популярностью не только в отечественной науке.

Эффект новизны возникает, когда мы меняем методологическую оптику и переводим взгляд с филогенетической схемы, позволяющей классифицировать внешние признаки социального организма, на уровень генезиса и, соответственно, атрибутивного описания морфологической сложности означенных подсистем. Так, например, в аутентичном марксизме мы встречаемся с объяснительной схемой, которая предлагает размытую и смазанную концепцию «клеточной» структуры социальных организмов. Учение о товарном фетишизме Маркса изначально вводит в заблуждение тезисом о том, что товарная форма вещи в современных социальных отношениях является временной и преходящей. Паралогизм, регулярно воспроизводимый последователями Маркса, состоит в том, что в ретроспективном плане товарные отношения якобы коренятся глубоко в истории раннеклассовых обществ [4], а в исторической перспективе они должны в короткий срок отмереть и уступить место подобию технологического хронометража. Деньги в их традиционной функции средства обмена уступают место чекам в функции средства платежа, а всё общественное производство превращается в большую фабрику или колхоз, в котором только технологии, по предметным признакам этой специфической системы, определяют её атрибутивную сопряжённость с формой субъектности, характеризуемой с организационной стороны как технологическая кооперация. Производство и потребление, по модели Grundrisse, здесь действительно тождественны, а обмен и обращение, в их узко экономическом смысле (как его подразумевал Энгельс в своей концепции двух способов производства), элиминируются сообразно утопической схеме Фурье и Оуэна. Китайская культурная революция, также как страна советов периода военного коммунизма, прошла этот путь, но вернулась от него в цивилизацию посредством экономической реформы рыночного типа, правда, несколько иначе, чем постсоветская Россия, но очередное возвращение в тупики техноцентризма обе эти цивилизации вряд ли ожидает.

И, тем не менее, несмотря на утопизм марксистского предвидения посткапиталистического состояния и способа его достижения посредством пролетарской диктатуры, мы имеем достаточно оснований говорить об эвристике его метода, отвлекаясь от исторической, или вернее сказать, сугубой формационной ограниченности системы. Его научный метод, в самом деле, работает, если учесть, что нечёткая и смазанная в его изложении схема филогенетических признаков общественных организмов представляет собой вполне правдоподобное таксономическое описание группы обществ, объединённых доминантным признаком, а именно, формированием их на одном геополитическом пространстве, в Западной Европе, и выбором общей для каждого капиталистической перспективы. Характерно при этом, что марксов подход со стороны исторического предвидения и прогностики напоминает катастрофическую схему происхождения видов Кювье, весьма поверхностно объяснявшую существенные типологические изменения живых организмов на уровне больших биологических таксонов. В то же самое время близкая к ламаркизму модель, перенесённая в советскую биологическую науку по версии «творческого эволюционизма» народного академика Т.Д. Лысенко, парадоксальным образом навязывала эволюционистский подход всему комплексу отечественных наук о живой природе. Последнее обстоятельство могло бы свидетельствовать о скрытых ревизионистских интенциях советского руководства в послевоенный, и особенно послесталинский период, что подтверждает диахронность формационного развития наук в советское время – и это не признак нравственного порока и политического преступления, а научная констатация.

На эту тему можно, если угодно, иронизировать по примеру Энгельса, чей выпад против Дарвина, предложившего якобы в работе «Происхождение видов» мальтузианскую пародию на человечество, легко вернуть главному оруженосцу идей пролетарского гуманизма. Руководствуясь формационными интуициями, они с Марксом прогнозировали грядущую историю человечества, выражаясь иносказательно, в виде реванша рептилий над теплокровными – по гегелевской схеме двойного диалектического отрицания. В художественной форме эта саркастическая отповедь бумерангом возвращена им обоим русским советским писателем М.А. Булгаковым и экранизирована в 1995 году российским режиссёром Сергеем Ломкиным.

Сколь она ни забавна, не станем придавать этой антисоветской сатире преувеличенное значение, а обратимся к тому эвристическому потенциалу, который заключён в формационном подходе Маркса. Внесём лишь поправку на роль государства, которое при последовательном и правильном применении формационного метода не принижает, а скорее усиливает его организационное значение, гениально угаданное не только идеалистическим диалектиком Гегелем, но, с иных мировоззренческих позиций, не блиставшим глубиной диалектической мысли политиком, который предупреждал о нарастании классовых конфликтов в современном обществе.

Надо признать, что в нынешней ситуации роль политического государства возрастает на несколько иной субстанциальной основе, чем та, которую предвидел вождь всех времён и народов. Национальные конфликты рассматриваются в марксистской теории, как превращённая форма классовых конфликтов. Таково следствие методологической редукции к первичной научной формации – ньютонианской картине мира, которая довлела автору «Капитала» настолько, что его открытие тайны прибавочной стоимости стало по сути своей апофеозом эпохи конной тяги. При ближайшем рассмотрении нетрудно узреть скрытые экстраполяции, указывающие на то, что категория рабочей силы как товара была метафорически перенесена Марксом из классической механики и использована с намерением представить экономическую теорию как продолжение ньютоновской физики и тем самым реализовать замысел 1844 года на тему единой науки о человеке.

Современная социальная философия уже в советский период отказалась редуцировать категорию деятельности к труду и предлагает дифференцированное описание её качественных различий. Это не может не касаться, в том числе, и видовых различий, формирующих социальные метаморфозы вещи в дифференцированном пространстве пресловутых производственных отношений. Каждый из таких метаморфозов связан с отдельной подсистемой социума и реализует свои социальные качества и семиотические характеристики в функциональных связях, имеющих структурные особенности, заданные предметными свойствами той или иной подсистемы. Остаётся лишь переформатировать наши представления об обществе как системном целом, на основе уточнённой модели «клетки системы». Формат субъектности, описанный на математических моделях и использованный маржиналистской экономической теорией для экономических расчётов и прогнозов, может послужить основой для такого переформатирования и аналогичных расчётов в сфере технологий и технологических укладов, имущественной дифференциации и права, политики и международных отношений и т.д.

Математическая модель, основанная на первой производной, становится при этом своего рода ключом к использованию инструментальных средств первичной и вторичной научных формаций. Громоздкие рассуждения Маркса, построенные на математических пропорциях и средних числах, уступают место дифференциальным уравнениям, позволяющим в лаконичной форме описать функциональную связь основных параметров экономической подсистемы общества, чем, собственно, и занимается теория и практика экономического управления со времён Кейнса и Самуэльсона. Поле товарных отношений превращается при этом из корпускулярного набора в предметную среду волнового типа, со специфической цикличностью и повторяемостью, дополнившей марксистскую модель экономических кризисов гораздо более эффективными моделями экономической динамики.

Что-то похожее давно могло бы осуществиться с метаморфозом вещи как собственности в предметном поле права. Если для товара специфической структурной характеристикой субъектности выступает рациональность, атрибутивно связанная с рыночными отношениями, то собственность становится субстратной основой договорных отношений. Отметим попутно, что с внешней стороны договор близок к политической легитимации, но отличается от неё тем, что собственность становится политической категорией лишь в функции инструмента влияния, а её сугубо правовые свойства и признаки оказывается при этом в состоянии функциональной рецессии. В собственном же значении она, собственность составляет предметное поле права, функциональная среда которого может и должна модерироваться государственной властью и всей системой социального управления на основе таких параметров, как имущественная дифференциация и сопряжённые с ней функционально социальные факторы.

Отечественная социальная наука очень долго игнорировала теорию факторов, полагая, что методологически она представляет собой проявление позитивистского подхода, не способного видеть переходы между подсистемами общественного организма и реконструировать его в виде системного целого. Не исключено, что ход наших рассуждений является, по сути, продолжением марксистской парадигмы, но если и так, то в этом случае мы заняты её историческим переформатированием. Причём мы входим в состояние культурного синтеза, полномасштабное оформление которого предполагается научной теорией постнеклассического типа, подобно тому, как некоторые отечественные философы дополняли и подправляли дихотомическую модель первичной и вторичной формаций Маркса идеей так называемой «третичной формации». Если подобная перспектива возможна применительно к научным формациям первичного и вторичного типа, то дальнейший прогресс будет связан, по-видимому, с широким использованием в социометрических расчётах математических моделей, основанных на второй производной. Бином Ньютона не лишён онтологического смысла.

Но вернёмся к теме собственности. Структурное оформление предметного поля, которое связано с её функциональным описанием, включает в себя два уровня. Один представляет собой микросоциальную среду и детально проработан в дискурсивном плане современной микроэкономической теорией права собственности [6]. Причём, идеологические выводы научной школы, сконцентрированной на этой теме, содержат прогноз о неизбежном сокращении организационной роли государства по мере развития контрактного права. Последнее якобы наилучшим образом упорядочивает и гармонизирует отношения участников процесса присвоения, защищённых по закону от нарушения условий контракта, в котором должны быть тщательно оговорены их интересы в отношениях с соседями, сотрудниками, работодателями, арендаторами, кредиторами, близкими родственниками и кем бы то ни было ещё. Теоретической основой таких предвидений и прогнозов являются изученные этой школой эффекты трансакций, а дискурсивным их выражением является теорема Коуза, одного из основоположников этой школы [1, 550].

О втором уровне мы будем говорить в гипотетическом плане. Эта гипотеза предполагает, в пику микроэкономическому подходу, что субъектность первого уровня неполна в плане онтологии и социологии права и что она должна быть дополнена макросоциологическим подходом. Субъектом правоотношения на этом уровне становится социальное государство, которое берёт на себя заботу о благосостоянии граждан. Основным инструментом реализации этой задачи является контроль со стороны представительной ветви власти процессов имущественной дифференциации и функционально связанных с ним эффектов. Существующая экономическая теория и практика позволяет реализовывать эти функциональные задачи на основе кривой Лоренца и индекса Джини. С означенными показателями связан уровень жизни и сопряжённая с ним демографическая динамика, в том числе рождаемость и смертность, а также миграционные эффекты. Государство заинтересовано в контроле этих параметров и может решать управленческие задачи в этой сфере посредством чёткой и ясной фискальной политики и визового режима, социальных программ и правил натурализации.

Кроме того, немаловажную роль в поддержании социального баланса и устойчивого развития общества играют инструменты контроля эффектов криминализации и коррупции, которые также входят в поле ответственности не только социального, но правового государства, которое организационно предшествует первому и создаёт институциональные предпосылки для его полноценной реализации. Очевидно, одними только микроэкономическими инструментами установить и поддерживать подобный баланс в современном обществе и государстве невозможно.

В завершение уместно заметить, что структурные характеристики двух уровней субъектности (микро и макро) могут быть реконструированы для политической, технологической и информационно-семиотической подсистем общества. Но эта задача выходит за пределы заявленной темы и может стать предметом дальнейших исследований в отечественной социальной философии.

 

Литература:

1. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: "Дело Лтд", 1994. – 720 с.
2. Валлерстайн И. Конец знакомого мира: Социология XXI века. – М.: Логос, 2004. – 368 с.
3. Гегель Г. Философия права. – М.: Мысль, 1990. – 524 с.
4. Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах (опыт системно-структурного исследования). – М.: Наука, 1990. – 435 с.
5. Ищенко А.Н. Логико-методологический потенциал диалектики в синтезисе с социальной синергетикой: (проблема сборки концептов) / Ноосфера і цивілізація. – Выпуск 1(13). – 2012г. – с.145-154. Режим доступа: http://ea.donntu.org:8080/jspui/bitstream/123456789/31082/1/Ищенко.pdf

(дата обращения – 14.04.2017 г).

1. Капелюшников Р.И. Экономическая теория прав собственности: методология, основные понятия, круг проблем. – М.: Прогресс, 1990. – 234 с.
2. Лукач Д. Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. – М.: Наука, 1987. – 616 с.
3. Маркс К. Введение. Из экономических рукописей 1857-1858 годов. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.12. – М.: Политиздат, 1958. – с.709-738.
4. Панарин А.С. Политология. Западная и Восточная традиции. – М.: «Университет», 2000. – 320 с.
5.  Степин В.С. Теоретическое знание. – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – 744 с.
6. Pejovich S. The economics of property rights: towards a theory of comparative systems. – Boston: Kluwer Academic Publishers, 1990. – 204 p.

 

References:

1.   Blaug M. Ekonomicheskaya mysl' v retrospektive. [Economic thought in retrospect.] – M.: "Delo Ltd", 1994. – 720 p. (In Russ)

2.   Vallerstayn I. Konets znakomogo mira: Sotsiologiya XXI veka. [End of the familiar world: Sociology of the XXI century.] – M.: Logos, 2004. – 368 p. (In Russ)

3.   Gegel' G. Filosofiya prava. [Philosophy of Law.] – M.: Mysl', 1990. – 524 p. (In Russ)

4.   Ilyushechkin V.P. Ekspluatatsiya i sobstvennost' v soslovno-klassovykh obshchestvakh (opyt sistemno-strukturnogo issledovaniya). [Exploitation and ownership in class-class societies (experience of system-structural research).] – M.: Nauka, 1990. – 435 p. (In Russ)

5.   Ishchenko A.N. Logiko-metodologicheskiy potentsial dialektiki v sintezise s sotsial'noy sinergetikoy: (problema sborki kontseptov). [Logical and methodological

potential of dialectics in the synthesis of social synergetics (the problem of concepts selection)]. – Noosfera í tsivílízatsíya. # 1(13). – 2012g. – pp.145-154. URL: http://ea.donntu.org:8080/jspui/bitstream/123456789/31082/1/Ishchenko.pdf

(accessed – 14.04.2017 g). (In Russ)

6.   Kapelyushnikov R.I. Ekonomicheskaya teoriya prav sobstvennosti: metodologiya, osnovnyye ponyatiya, krug problem. [Economic theory of property rights: methodology, basic concepts, the range of problems.] – M.: Progress, 1990. – 234 p. (In Russ)

7.   Lukach D. Molodoy Gegel' i problemy kapitalisticheskogo obshchestva. [Young Hegel and the problems of capitalist society.] – M.: Nauka, 1987. – 616 p. (In Russ)

8.   Marks K. Vvedeniye. Iz ekonomicheskikh rukopisey 1857-1858 godov. [Introduction. From economic manuscripts of 1857-1858.]. – Marks K., Engel's F. Soch. T.12. – M.: Politizdat, 1958. – pp.709-738. (In Russ)

9.   Panarin A.S. Politologiya. Zapadnaya i Vostochnaya traditsii. [Political science. Western and Eastern traditions.] – M.: «Universitet», 2000. – 320 p. (In Russ)

10. Stepin V.S. Teoreticheskoye znaniye. [Theoretical knowledge.] – M.: Progress-Traditsiya, 2000. – 744 p. (In Russ)

11. Pejovich S. The economics of property rights: towards a theory of comparative systems. – Boston: Kluwer Academic Publishers, 1990. – 204 p.

 

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

• Ищенко Александр Николаевич. Старший преподаватель кафедры философии. Донецкая народная республика. Министерство образования и науки. Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Донецкий национальный технический университет».

 

• Ishchenko A. N. Senior teacher of the department of philosophy. Donetsk People's Republic. Ministry of Education and Science. State educational institution of higher professional education "Donetsk National Technical University".