УДК: 101.1:316

ББК 87.6                         

                               Специфика философского языка Ф.Ницше.

                                             Серединская Л.А.,  Балацкий И.М.

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Доцент кафедры философии и политологии, кандидат философских наук

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Алтайский государственный университет».

Адрес: 656049, Россия, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61а

Магистрант 1 курса по направлению подготовки Философия

Был ли когда-либо философам важен язык философии? Этот вопрос особенно сильно волновал мыслителей XX столетия: философы говорят по-разному - к такому выводу мы можем придти, если посмотрим на разнобой историко-философского ландшафта. В одном ряду под титулом "философия" стоят замечательные по красоте диалоги Платона, написанные художественным, близком к поэтическому языком и, например, инженерные построения ранней хайдеггеровской мысли - тяжеловесное "Бытие и время" ощущается так, будто от здания текста забыли убрать строительные леса. Тем не менее философия, если говорить о нововременной традиции, всё-таки склонялась в сторону формализованного языка: истина сущего была понята как логика. Симпатии к математическому идеалу строгости привели к инструментальному истолкованию языка: он есть средство выражения, но не более того. Средство же должно быть надёжным и ясным - молотку или верстаку не требуется пышных оформлений, поэтому они должны храниться в своей практичной простоте и удобстве к употреблению. Ницше был одним из пионеров вглядывания в язык: он не просто понял, что тот не является только лишь инструментом, но и осмыслил его неразрывную связь с мышлением и философским творчеством. Проект "преодоления метафизики" был для Ницше и реформой философского языка: о новых горизонтах нельзя было говорить по-старому, поэтому первое, что бросается в глаза при знакомстве с Ф. Ницше - его манера письма, являющаяся результатом длительного «филологического» эксперимента.

 Напомним одно высказывание Ницше из предисловия к "Рождению трагедии": "...тут - так говорили с недоверием - послышалась душа мистика и - почти уж - Менады, глаголавшая - лепетавшая - чужими языками, косноязычно-вольно, в нерешительности, надо ли поверять другим свои мысли или же надо умалчивать о них. Ей бы петь, этой "новой душе" - петь, не говорить! (2, с. 53). То есть уже в ранних сочинениях Ницше осознает одно: его философия находится на грани с искусством, ей присущ какой-то особенный язык, который сродни речи поэта. Обсуждая первое произведение  Ф. Ницше, говоря о дионисийском, стоят отметить одно важное обстоятельство: страстью Ницше и темой Ницше является - главным образом! - музыка. Почему на "Рождении трагедии" стоит посвящение Р.Вагнеру? В инфернальных композициях последнего Ницше постигал головокружительный опыт бездонности бытия. Из недр этого искусства раздаётся пение Сирен, влекущее Одиссея-Ницше ко дну морскому - что ждёт его там? Дионисийское в своём пределе есть деинидвидуация, отрешённость от я. Отдаваясь Дионису всецело, человек рискует погибнуть в обезличенном экстатическом единении. Ницше влекло в пучины, музыка могла поглотить его, но только в музыке приоткрывался опыт чистого дионисийского "как". Требовался посредник между Я и стихией музыки - в этой точке кристаллизуется язык Ницше, язык мифопоэтический. Он - язык - является оператором пограничного транзита между неисчерпаемостью дионисийских содержаний и самосохранением Я. Миф обороняет нас от беспредельного экстаза музыки. Здесь нет попытки синтеза: музыка неизменно сопротивляется силе слов, а слова выхолащивают все музыкальное, но попытка взаимоудержания этого напряжения - великое дело Ницше. Р. Сафрански верно пишет, что "Ницше хочет, насколько это возможно, музицировать языком, мыслями и понятиями" (3, с. 10). В рамках "линии сократа" познание искало определений: полагать границы - значит узнавать. Ницше идёт обратным путём: полагание границ есть отказ от воплощения в слове музыкальной стихии - стихии бытия. Поэзия собирает в себе и музыку и слово. Не просто так уже в юности в судьбе Ницше появляется Гёльдерлин - поэт-мифотворец. "Гёльдерлин для него - король ещё не открытой страны, и Ницше чувствует себя апостолом, несущим свет в царство тьмы, которое неспособно это понять" (3, с. .29) . Другой поэт так говорит о поэзии и эти строки могли бы стать выражением идеала раннего Ницше:

"Она ещё не родилась,

Она и музыка и слово,

И потому всего живого 

Ненарушаемая связь."  .

В философии возникает примат внутреннего пафоса - особого настроения, пронизанности специфической мелодией, которая и есть сообщаемое в мифе. В одном из писем Ницше содержится такое замечание: "В редкие минуты, когда я могу думать о чем заблагорассудится, я ищу слова к мелодии, которая во мне, и мелодию к словам, которые тоже во мне, но и то и другое, что во мне есть, не совпадает, хоть и живёт в одной душе" (1) . Большого труда стоят выраженные в единстве музыка и слово, поэтому философия Ницше неотделима от её языкового тела. Снова процитируем Р. Сафрански: "При попытке передать другими словами то, что наколдовано языковой виртуозностью Ницше, значительные смысловые потери неизбежны"(3, с. 55). Сам язык Ницше, выстраивается вокруг отсутствующего центра - самое главное в нем не сказывается. Его речь - не попытка передать информацию о чем-то, но ввести человека в "как" переживания истины, к которой ведёт образно-музыкальный ряд. Ярче всего эта манера угадывается в речах Заратустры, но эта стилистическая стратегия знакома и раннему Ницше. Свидетельством тому является цитированное нами выше письмо Ницше к П. Гасту по поводу "Утренней зари", из которой последнему предлагается извлечь целое - страсть. В языке формируется и сам человек, ведь язык - среда его обитания. Через язык обустраивается и окружающий мир: Греки сотворили свою реальность через трагическое сказание, неотделимое от музыки (миф, μῦθος - сказание, рассказ). Музыканящий язык творит соответствующий мир - живой, подвижный, помнящий о своём истоке. Такой язык всегда является ответом на событие, а не пытается эти события создавать - все равно не получится, - поэтому ему присуща ещё и строгость. "Строгость" такого языка - не строгость выведения силлогизмов - она выражается в обязательстве перед жизнью, перед событием. "Можно молчать и сидеть смирно, только когда есть стрелы и лук; иначе болтают и бранятся" (5. с. 54). Этот язык властен, но власть его не всеобща: для говорящего, для его воли обязательно сказанное. Он не переносит пустой болтовни, поэтому сказание есть высшее обязательство и ответственность философа - в нем выражается он сам, его Само. Здесь можно вспомнить замечательные строчки А. Тарковского -

"Я жизнь люблю и умереть боюсь.

Взглянули бы, как я под током бьюсь

И гнусь, как язь в руках у рыболова,

Когда я перевоплощаюсь в слово"  -

в них выражается мысль, что создание поэзии, поэтической философии, да и вообще, согласно Ницше, любой философии - не объективно-отвлечённый процесс или не ремесленное дело, которое оставляет деятеля незатронутым. Особенность этого действия заключается как раз в том, что философствующий включён в своё творение, как бы переродился в него: через творение называется событие и создаётся сам творец.

В сакральное пространство таких текстов нельзя войти из праздного любопытства: если философ пишет своей кровью (5, с. 47), то он хочет оградить "сады свои от гуляк и свиней" (5, с. 85). Есть два требования, которые нужно соблюдать при подступе к текстам Ницше: А) решимость на авантюру познания, на риск, на утрату; Б) начальная выдвинутость к тому, о чем ведёт речь Ницше. Нельзя понять что-то из книг, философия не подразумевает литературной учёности: важнейшим условием понимания является наличие первичного опыта той же страсти, что и у самого мыслителя. Ницше пишет: "в конце концов никто не может из вещей, в том числе и из книг, узнать больше, чем он уже знает. Если для какого-нибудь переживания нет доступа, для него нет уже и уха" (6, с. 370). Таким образом, стиль Ницше, его язык, есть опыт философии, ведущей человека не к какой-то заранее установленной истине, а к расширению того, что в нем уже есть - события жизни, бытия, опыта беспредельного. "Искусство великого ритма, великий стиль периодичности для выражения огромного восхождения и нисхождения высокой, сверхчеловеческой страсти, был впервые открыт мною; дифирамбом "семь печатей", которым завершается третья, последняя часть Заратустры, я поднялся на тысячу миль надо всем, что когда-либо называлось поэзией" (6, с. 375) - так заключает Ницше фрагмент в "Ecce homo", посвящённый его искусству стиля.

Касательно языка отметим ещё одно обстоятельство: то, что было сказано выше является контурной обрисовкой. Стиль языка Ницше многообразен: он варьируется согласно своему предмету или задаче. Например, знаменитый ницшевский афоризм есть язык а) его важнейших критически работ, но это вместе с тем б) язык ницшеанской феноменологии. Афоризмы абсолютно сингулярны, поэтому не боятся противоречий. Их задача - отображение множественности и внутренней конфликтности сущего. Афоризм отлично подходит для перспективистской стратегии Ницше: через разные точки зрения он высвечивает "образы" того или иного явления, находящиеся в антагонистических отношениях. Отечественная исследовательница творчества Ницше пишет: "Непрестанное становление мира требует от философа сохранения этого становления в мысли, которая тоже должна стать текучей, - это Ницше называет бесконечной толкуемостью мира" (7). В сборнике афоризмов не воцаряется "Я" как господствующая, связывающая все в единство инстанция, поэтому данный стиль сопротивляется попытке генерализации. Здесь запускается тот же процесс, который мы обсуждали применительно к позиции читателя: несводимое в единство множество перспектив заставляет нас бродить по тексту, как по загадочному лабиринту или лесу, в котором мы рискуем либо потеряться, либо преобразиться. Снова процитируем исследовательницу, высказывание которой приводилось выше: "Диссонанс тематического и риторического прочтения мешает читателю оставаться в самоуспокоении прочтения текста, уже не сводимого к ряду тезисов, что обрекает текст на "дионисическое" бесконечное толкование" (7). Феноменологический аспект афоризма нагляднее всего проступает в "Утренней заре" - это сочинение, в котором философ берётся исследовать безбрежный континент внутренней жизни человека. Р. Сафрански пишет: "По сути речь идёт о феноменологической программе, хотя Ницше и не называет её таковой. Собственно, Ницше хочет посредством повышенной внимательности и с помощью своего языкового искусства сделать различимой, как под увеличительным стеклом, всю эту сутолоку соучаствующих, примешивающихся, побуждений и представлений" (3, с. 251). Афоризм соответствует этой программе своей точечностью: его отточенный и меткий язык позволяет высветить единичное событие внутренней жизни. Сумма афоризмов "утренней зари" - это набор слепков потока сознания, со всеми его витиеватостями, тонкостями, умолчаниями и бессознательными импульсами. И здесь Ницше приходится ломать привычное словоупотребление: в нашем языке есть слова только для крайних состояний, не способные выразить необозримую множественность оттенков и мелочей, которые составляют нашу внутреннюю жизнь.

Подведём итог данной работы. Мы установили, что язык философии для Ницше является особым предметом интереса. Можно выделить следующие аспекты а) он подражает музыке бытия, беспредельному - это означает так же, что главное не может быть сказано; б) в подражании музыке языком создаётся миф - ответ на событие; в мифе живёт человек; сообщаемое в языке есть особая духовная настроенность - пафос, страсть; в) поэтический язык Ницше обладает особой строгостью - он предполагает ответственность; г) Ницше своим языком выставляет преграды для праздного любопытства; д) условием вхождения в текст Ницше является предощущение той же страсти; е) Ницше располагает множеством языковых стилей; ж) стиль Ницше направлен на преодоление стандартных языковых практик, присущих как повседневному, так и научному и философскому дискурсам.

Библиографический список

1) Ницше: Pro et Contra (Антология) / сост., вступ. ст., примеч. и библиогр.

Ю.В. Синеокой. СПб. : РХГИ, 2001. - 1076 с.

2) Ницше Ф. Рождение трагедии / Ф. Ницше ; сост., общ. ред., коммент. и

вступ. ст. А.А.Россиуса. - М.: Ad Marginem, 2001. - 735 с.

3) Сафрански Р. Ницше: биография его мысли / Р. Сафрански ; пер. ЭбаноидзеИ. - М.: Дело, 2016. - 456 с.

4) Ницше Ф. Так говорил Заратустра: Книга для всех и для никого / Ф. Ницше

; пер. с нем. Ю.М.Антоновского. - 2-е изд. - М.: Академический проект,

2015. - 319 с.

5) Ясперс К. Ницше. Введение в понимание его философствования : пер. с

нем. / К. Ясперс . – М. : Владимир Даль, 2003. – 626 с.

6)  Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Казус Вагнер. Антихрист. Ecce Homo.

Человеческое, слишком человеческое. Злая мудрость / Ф. Ницше. - Мн.:

Харвест, 2012. - 879 с.

7) Малкина С.М. После метафизики: Ницше и язык философии / С.М.

Малкина - [Электронный ресурс]. URL:

https://www.nietzsche.ru/userfiles/pdf/malkina2.pdf. (Дата обращения:

08.05.2025)